Николай Сухомозский - Ловушка для любви Страница 22

Открыться перед Всевышним собралось на удивление мало народа. Поэтому ждать пришлось недолго. Вот и его очередь подходить к исповедальному аналою.

— Се, чадо, Христос невидимо стоит перед тобою, приемля исповедание твое. Я же только свидетель, — заученно произносит батюшка, повторявший эту фразу (как она должна ему приесться!), наверное, миллион раз. — Господи, прими его, потому, что он к Тебе пришел в покаянии. Если мне его жалко, то, конечно, и Тебе его жалко даже больше, чем мне. Я его спасти не могу. Я могу с ним чем-то поделиться, в чем-то помочь. Но Ты можешь его преобразовать!

И уже — обращаясь непосредственно к заблудшей овце:

— Грешен ли, раб Божий?

— Отче! — промямлил вдруг осипшим голосом Хлоуп. — Я пребываю в растерянности. Осознавая всю низость своего поступка…

— Не волнуйся! Когда человек приходит ко мне со своим грехом, я этот грех воспринимаю как свой, потому что этот человек и я — едины. И те грехи, которые он совершил действием, я непременно совершал, мыслью или желанием, или поползновением. Не мучайся, сын мой, откройся господу своему! Ведь исповедь — ключ к Царствию Небесному.

— Мой грех, с одной стороны, тяжел. С другой, это всего лишь кратковременное, вполне извинительное, безрассудство.

— Сын мой, к исповеди нужно готовиться. Но даже если ты этого не сделал, то не должен поддаваться искушению себя оправдать. Ибо при желании оправдать можно любые, даже самые отвратительные, поступки. Итак, я внемлю..

— Существует человек, которому я желал зла. И однажды сатана шепнул: «Ты должен с недругом расправиться!»

Хлоуп вдруг замолчал. Что он делает?! Прямо наваждение какое-то. В его ли интересах откровенничать? Ну, что из того, что существует тайна исповеди?! Разве ему от этого легче? И священник, черт лохматый, вишь, как вытаращился! С немалым, поди, интересом слушает изо дня в день сей бесконечный, полный самых низменных страстей, сериал под нестареющим названием «Человеческая комедия». И не надоест!

Как будто отвечая на мысленные терзания Хлоупа, служитель культа произнес:

— Продолжай, раб божий…

Встать и уйти? Что-то удержало. Ладно, вытерпит эту садомазохистскую экзекуцию до конца. Чем он, если на то пошло, рискует?

— Откровенно говоря, если бы не воля слепого случая…

— Божьего промысла, сын мой. Исключительно Божьего промысла!

— …я бы бедолагу, как пить дать, отправил на тот свет. Однако, в результате…, — тут Хлоуп на секунду запнулся, — …Божьего промысла преступления удалось избежать. Вот, собственно, и весь грех.

— Истинно верующий есть воин Христа, и всю свою жизнь он ведет борьбу с грехом. В этой битве бывают победы, но не обходится без отступлений, а то и временных поражений. Но как бы ни были велики грехи, Господь, в своем бесконечном милосердии, вновь возводит падших, и дарует им раскаяние и духовную силу для отвержения зла.

Однако для этого одной исповеди мало. Без раскаяния она — ничто. Вот этого, агнец божий, я в тебе и не разглядел. По стыду или другой причине ты исповедуешься без сокрушения и умиления — формально, холодно, механически. Не имея твердого намерения исправиться. В результате твоя исповедь пуста, бездельна и даже оскорбительна для Всевышнего.

Хлоупа взяла злость. Что он ковыряется в его внутренностях, бередит и без того воспаленную рану? Будто привередливый режиссер, которому в очередной раз не понравилась снятая задуманная сцена.

— Если бы я не собирался каяться, зачем бы тогда сюда пришел?

— Смири гордыню, сын мой! И разберись сначала в себе. Вот ты, забыв о Боге, замысливал совершить страшнейший из грехов — убийство. Толкала тебя на преступление страсть. Что за нею скрывается? Стремление к наживе? Возжелание чужой жены? Чувство мести?

Что руководило тобой в момент, как ты выразился, затмения? Пока не получишь ответа на эти вопросы, не разберешься в собственных заблуждениях, трудно будет покаяться не на словах токмо, а на деле. Грех, как злокачественная опухоль, — сначала ее не чувствуешь, а когда она дает о себе знать, уже поздно. И чем больше грехов на совести человека, тем толще стена между ним и Богом.

— Я понял, отче! — Хлоуп уже был не рад, что явился в храм.

Свято отец, между тем, все не унимался, разливаясь явно не елеем по его самолюбию:

— В тебе живет тяжелая и застарелая духовная болезнь нечувствия. Она, если не встанешь на праведный путь, может надолго отвратить от Бога. Ты должен наполниться решимости изменить себя. Таинство исповеди и покаяния соединяет нас с Господом лишь в том случае, если мы предельно откровенны. Все остальное — от лукавого. Ибо если ты оборвешь ягоды с ядовитого куста, они на следующий год вновь вырастут. Чтобы этого не случилось, нужно отторгнуть рожающую токсичные плоды ветку и привить новую. Так и душа человеческая. Дабы она давала чистые и ясные всходы, необходимо отторгнуть корень греховный. И тут важнее не столько искренне исповедаться в конкретном, даже тяжком, грехе, как искоренить страсть, поселившуюся в сердце. Жить с бесами, быть ими обуреваемым, негоже.

— И как теперь быть мне, грешному? — обронил Хлоуп, только бы отвязаться от настырного служителя культа.

— Ты должен не только осознать свои проступки, но и ежеминутно сокрушаться о них. Ибо пороки имеют удивительную закономерность. Сначала они действуют таинственно, а потом, на определенном этапе, начинают менять душу на эмоциональном уровне. Не забывай о Господе нашем, и Он выведет тебя на истинный путь, укажет дорогу в Царствие Небесное!

— А теперь целуй крест и евангелие и иди причащайся!

На плохо гнущихся ногах (они отчего-то задеревенели — от непривычно долгого стояния, что ли?) Хлоуп повернулся, чтобы вкусить тела и крови Господа.

Глава 31

Роскошное авто «КупиДОНа» доставило Клода к весьма скромному на вид, но изысканно отделанному коттеджу в фешенебельном районе города. Не менее часа пришлось провести в напряженном ожидании, не покидая вместительного салона. Наконец из ворот появилась девушка. То, что в эту секунду почувствовал Клод, можно сравнить с коктейлем, приготовленным неуверенной рукой начинающего бармена. Смятение и неуверенность, восторг и сомнения, тревога и растерянность — все смешалось в душе, как некогда в толстовском доме Облонских. Ибо это была ОНА. Та, о которой мечтает каждый мужчина и которую однажды — пусть хоть во сне! — видит.

Дьявольская игра? Наваждение?

Впоследствии он не мог вспомнить, сколько времени прошло с тех пор, как юная леди появилась у ворот и до тех, когда, усевшись в сверкающий никелем и хромом лимузин-кабриолет, величественно удалилась. Мало что видящими глазами смотрел вслед исчезающим вдали габаритным огням, вскоре растаявшим в редком для здешних мест густом тумане.