Татьяна Устинова - Персональный ангел Страница 24

Прямо с очередного благотворительного бала, на который он зачем-то должен был давать деньги, Тимофей Кольцов вернулся на работу. Жену водитель повез на дачу, таким образом получалось, что Тимофей совершенно свободен дня на три. Не нужно разговаривать – “делиться”, так называла эти разговоры ни о чем Диана, – отвечать на вопросы, навещать по вечерам ее половину квартиры. “Живем, как мусульмане, – усмехнулся Тимофей неожиданно. – Женская половина дома, мужская…”

Он с удовольствием думал о том, что обязательная часть общественной жизни на сегодня выполнена и он наконец-то займется делами. Сколько времени впустую прошло, он уехал на этот бал в восемь часов! Да еще обязательно надо со всеми выпить, а его дьявол моментально пронюхивал, что он выпил, и заявлялся в его сны, как к себе домой. Тимофей завидовал всем этим богатым бездельникам только в одном – они могли расслабляться сколько хотели, а он не мог. Его на каждом шагу караулил его личный дьявол, и избавление от него было только одно – работа. До черных точек в глазах, до тяжелого стука усталой крови в затылке, до разжавшихся пальцев, не способных держать телефон. И ни с кем не “делиться”, приехать домой, упасть в сладостное беспамятство – до утра. Обычно ему удавалось жить именно так, как нужно для того, чтобы дьявол не наведывался к нему каждую ночь. Теперь, с этими выборами, стало сложнее. Появилось множество отвлекающих, раздражающих “парадных” дел, которые он должен был делать. И появилось множество людей, говоривших ему, что именно он должен делать. Раньше такое было невозможно, и нынешнее положение дел его раздражало.

Он давно разучился жить по указке. Он сам прекрасно знал, что должен делать. Он хотел активных, сильных, лучше всего боевых, беспроигрышных действий. Как выстрел с крейсера “Аврора” – раз, и вся мировая история повернула вспять.

У Тимофея были свои представления об исторических событиях. Он всегда очень удачно прилаживал под себя исторические аналогии из школьного учебника.

Ему мешала мышиная возня вокруг него. Он ощущал эти непрерывные танцы, в сто раз усилившиеся с тех пор, как он принял решение баллотироваться в губернаторы. Замы валили друг на друга ошибки, кто-то кого-то подсиживал, кто-то кого-то подставлял, кто-то даже пытался им управлять, вроде дурочки Духовой. И он, Тимофей Кольцов, не мог уехать на завод, не согласовав с ней отъезд, потому что именно она составляла расписание его общественной жизни, которая вдруг стала занимать слишком много места. Завод ему был важнее, чем любая общественная жизнь, пусть даже ужин со Сванидзе, а Юлия утверждала обратное. Он давал себя убедить, сознавая, что, наверное, журналисты тоже для чего-то нужны, раз существуют в природе. Не то чтобы Тимофей Ильич Кольцов недооценивал прессу, просто он был уверен, что прессой должен заниматься тот, кто что-то в ней понимает, а сам он должен заниматься делом. Надо так надо, он готов отвечать на идиотские вопросы журналистов, ничего не понимающих ни в реальной жизни, ни в реальной политике. Он готов просидеть вечер в театральной ложе рядом с женой, сверкающей как немецкая рождественская елка, и даже не заснуть. Но лучше бы ничего этого не было. Лучше бы “общественное лицо” Тимофея Кольцова существовало само по себе, а он и его империя – сами по себе.

Выборы были задуманы им как очередное спасение от дьявола. Может, если работать еще больше, дьявол сдастся и отпустит его на свободу окончательно. Он как-то не учел – наверное, впервые в жизни, – что политика – это на редкость бездарное времяпрепровождение и бесконечные разговоры, из которых и складывается то, что те же самодовольные журналисты называют имиджем. А в разговорах Тимофей как раз и не был силен. Лучше бы всего как крейсер “Аврора”, один раз ахнул, и хватит…

Смеясь над собой, Тимофей потянулся за кожаной папкой, лежащей на дальнем конце стола. Он не мог вспомнить, откуда она взялась и что в ней за бумаги.

– Дим! – крикнул он в распахнутую дверь, открывая тяжелую кожаную крышку. На пороге кабинета тут же возник охранник. По причине позднего времени галстук у него был распущен, рукава белоснежной рубашки закатаны. Работая по вечерам, они позволяли друг другу такие вольности и чувствовали себя заговорщиками. Тимофей дружил со своей охраной.

– Да, Тимофей Ильич!

– Брось на компьютере играть, свари кофейку, – попросил Тимофей рассеянно. Бумаги из этой папки выглядели совсем незнакомыми. Раньше он их точно никогда не видел.

– Я не играю, Тимофей Ильич, – возразил Дима. – Я Елене Львовне ксерокс починил.

Тимофей поднял глаза от бумаг, и охранник моментально ретировался. Он знал правила и выполнял их беспрекословно.

Второй охранник, сидевший перед еле слышным телевизором, поднял на Диму глаза.

– Ну, что он?

– Кофе попросил. Читает что-то. Боюсь, сегодня долго просидим.

– Да это и так понятно было, что долго, – сказал многоопытный Леша, снимая ноги со стула. – Он сегодня в восемь уехал, считай, четыре часа недобрал. Вот и прибавляй. Сейчас сколько?

– Лучше я не буду прибавлять. – Дима засыпал в кофеварку “Кафэ Нуар”. – Разве может человек столько работать, сколько босс? По двадцать часов?

– А чего ему не работать? – спросил Леша, потягиваясь и вновь пристраивая ноги на соседний стул. – Он небось не за так, он на себя работает. Вон какую империю соорудил. И еще больше соорудит, если не взорвут в один прекрасный день вместе с нами.

– Пошел в… – Дима не любил таких разговоров. В конце концов, все знают, на что идут. И босс не зря тратит денежки на ежегодные визиты своих телохранителей на тренировочные базы в Израиле. Нормальная работа. Не хуже и не лучше других. И, самое главное, босс – настоящий мужик.

Кофе забулькал в хитрой японской кофеварке. Одуряющий, почти наркотический запах волнами пошел по приемной, добрался до открытой двери в кабинет.

– Скоро дадите? – спросил Тимофей. Он, кажется, и голоса не повышал, а Дима возник на пороге ровно через десять секунд – услышал, поторопился. Прихлебывая густой, как гуталин, кофе, Тимофей читал “забытые” на его столе бумаги с живейшим интересом. Он даже не вспомнил про текущие дела, которые собирался переделать за вечер.

Неизвестный автор предлагал ему совсем новую концепцию выборов. Как раз такую, как ему представлялось. Абсолютно реальный список абсолютно реальных, а главное, коротких дел – долгожданный выстрел крейсера “Авроры”, за которым последует всеобщее благоденствие. Он освободится от ежедневной пытки, называемой общественной жизнью, народ поверит в своего героя, а город избавится от заразы. И всего-то и надо – ха! – задушить в Калининграде наркоту.