Александр Эльберт - Такова шпионская жизнь Страница 25

Вольф склонил голову, не зная, как реагировать. Но Генрих, улыбаясь, протянул ему свою руку-лопату и очень аккуратно, сознавая неравные возможности, попрощался.

Уже в машине по дороге в Мюнхен Марта сказала:

— Или я тебя не знаю, или ты что-то интересное знаешь про эту милую пару. Скорее про неё, чем про него.

Машину вела Марта. Вольф сидел рядом и смотрел на её маленькие, «скрипичные» руки.

— Твои две руки меньше, чем одна его.

— Да и твои тоже. Кто такая Лола? Ты её знаешь, или я тебя не знаю.

Вольф молча смотрел на Марту, наклонившись вперед и повернув голову налево.

— Ну, скажи, что я красивая и ты меня любишь… Сказал? А теперь не прячься в свою профессиональную скорлупу, не уходи от ответа. Или ты боишься, что где-то близко спрятался майор Пронин?[1]

Вольф блаженно улыбался и молчал. Марта остановила машину в поле, благо они ехали по проселочной дороге. Отстегнула ремень и вышла из машины. Солнце садится, на небе ни облачка, уже не жарко. Подошел Вольф, обнял ее сзади, положил ей на плечо подбородок. Повернул к себе, закрыл глаза, поцеловал её в глаза, щеки, потом откинулся назад на длину рук, открыл глаза и долго смотрел, не улыбаясь и не мигая. Помолчали, сели в машину, поехали. Вольф сказал:

— Она — одна из «наших», сотрудник разведки твоей страны…

— Нашей страны, — поправила его Марта.

— Можно и так сказать. Хотя я и на самом деле — гражданин мира, и как раз дома чувствую себя более всего «в гостях». Она — шпион, только не на вольных хлебах, как я, а на службе. Я её знаю, она меня нет. Генриха не знаю, но по поведению он тоже разведчик. Мне они очень симпатичны ещё и потому, что своим открытым поведением подчеркивают: «Ничего, кроме демонстрации силы и намерений, не будет» Это я про ту операцию, которую так тщательно готовили, а теперь потихонечку высвечивают. Куда мы сейчас? Может быть, поужинаем?

— Домой, — блаженно улыбаясь, сказала Марта.

— Так ведь ещё светло.

— Вот и хорошо. Поедем домой. А потом оденемся и погуляем по ночному городу, посидим в ресторане. И опять поедем домой. Я ведь через 5 дней уезжаю.

— Чудный план. Никаких возражений.

27

За день до начала съемок Сара получила коротенькое послание от лысого и курчавого:

— «Самое высокое политическое начальство настоятельно рекомендует пожить в Мюнхене открыто и с удовольствием тебе, Дани и вам обоим. Ты умная и сама сделаешь правильный вывод о дальнейшей судьбе той самой операции, которую мы… и т. д. Мулаточка скоро прилетит к своему Пико, тоже открыто и в их удовольствие. Нам кажется, что Пико и Мирке будет приятно познакомиться с вами поближе.»

И маленькая приписка лысого: «Мы с женой больше не ссоримся. У нас через некоторое время будет еще один мальчик… или девочка… Чего и вам желаю.»

А вечером того же дня случилось то, что и должно было случиться: Сара осталась в номере Дани и утром проснулась в его постели. Правда Дани уже не было, потому что в 6 часов утра его увезли на работу. Он был теперь заметной персоной на съемочной площадке: не только консультант дона Педро, но и актер второго плана с неплохим гонораром. Педрунчик, увидев Дани после многодневного перерыва, даже не поздоровался, замер в удивлении и сказал очень-очень тихо:

— Что случилось? Ты влюбился? Когда ты успел? Я её знаю?

Дани улыбался, качал головой и отвечал тоже очень тихо:

— После… Не сейчас… После обеда… Завтра…

Актёр смущенно играл бровями, морщил лоб и думал: «Сегодня вечером прилетает моя красавица. Неужели я завтра буду такой же блаженный и счастливый?» А вслух спросил:

— Она тоже говорит по-русски? — Дани молча кивнул головой. — И она тоже… — начал было дон Педро, но остановился, потому что Дани перестал улыбаться и отрицательно покачал головой. Актер правильно понял, но выкрутился: — …красивая?

— Почему «тоже»? — пожал плечами Дани.

— Ты не видел мою Мирку? Завтра увидишь и поймешь, почему «тоже».

— Ты забыл, что я совсем недавно был в Мадриде…

— А потом летел из Мадрида в одном самолете со мной.

— … и видел твою Мирку.

— Нет, Дани, нет, дорогой мой дважды коллега. Ты видел Мерилин. А я завтра познакомлю тебя с моей Миркой, самой красивой женщиной на всем белом свете. И тогда ты будешь иметь полное право сказать, что твоя…

— Сара, — как загипнотизированный, тихо сказал Дани.

— … Сара — какое красивое имя, — всё равно лучше всех. Ты, когда увидишь Мирку, скажешь: «Не может быть…». А я, когда увижу твою Сару, скажу: «Какая красавица…»

Продюсер подозвал режиссера, прижимая указательный палец к губам, и показал глазами на дона Педро и Дани. Они снимали вместе уже не первый фильм и понимали друг друга с полувзгляда. Режиссер куда-то исчез, а уже через пару минут оператор снарядил двух своих помощником портативными камерами и они стали деловито прогуливаться по съемочной площадке, делая вид, что «пристреливаются», готовятся к началу рабочего дня. А на самом деле сняли лучшие эпизоды фильма. Когда много позднее актер и Дани увидели эти немые сцены, где они беседуют о своих возлюбленных (с трудом заставил себя употребить это слово в полном соответствии с его давно забытым смыслом и значением), каждый из них подумал: «Он действительно был такой… странный. Значит и я тоже.»

Мерилин уже очень давно не имела никаких контактов и находилась в абсолютной изоляции. Она ведь ничего не знала о посещении Мадрида её коллегами, потому что по сценарию, разработанному курчавым и лысым, до последнего момента и не должна была ничего знать кроме того, что ей сообщат посланники Центра. Сначала это очень нервировало, потом она стала привыкать, а в Мадриде, когда она осталась вдвоем с Аной, на неё снизошел покой.

Через три дня после случайной встречи с рыжим длинноруким мужчиной пришло очень странное послание Центра, которое Мерилин поначалу не поняла, потому что оно противоречило всем предыдущим установкам. Она долгое время жила в ожидании неизвестно чего; знала, что должна быть в любой момент готова, но не знала, к чему. А в послании это всё по сути дела отменялось и ей в мягкой форме было предложено, т. е. приказано, лететь в Мюнхен и пожить там максимально открыто со своим актером. Мерилин была красивая, умная женщина и хорошо подготовленная, но пока совершенно неопытная шпионка. Это было её первое серьезное задание и её готовили к нему очень долго и тщательно, по особо секретному плану. Новизна плана состояла в том, что главное действующее лицо, т. е. сама красавица мулатка, эфиопская еврейка, возлюбленная — не любовница, возлюбленная — дорогостоящего актера, не только до самого последнего момента не знает ничего, кроме второстепенных деталей, но и после завершения операции — разумеется, если все пройдет удачно, в полном соответствии со сценарием курчавого и лысого, — не будет ничего знать. Даже того, что всё уже позади и можно расслабиться. И что тут самое интересное: курчавый и лысый во всех вариантах плана операции предусмотрели последним пунктом: информировать Мерилин и «отпустить её на свободу». Но потом этот замечательный по конкретности и лаконичности изложения план погулял по «верхам», где его совсем немного подкорректировал некто, знающий гораздо больше наших аналитиков. Этот некто ещё до начала всей заварухи абсолютно точно знал, что не будет, не должно быть никакой операции. Что в действительности политическому руководству страны нужна только игра, шпионская возня вокруг до около, причем с обязательной «случайной» утечкой и информации. Вот так и исчез последний пункт и в итоге красавица мулатка ничего не должна была знать ни о начале, ни о цели, ни об окончании операции и не расслаблялась. Иначе говоря, единственная цель этой хитроумной и дорогостоящей политической — не шпионской — игры состояла в том, чтобы объект — или субъект — операции ничего не понял и ждал, ждал, ждал — сам не зная, чего.