Татьяна Устинова - Всегда говори «Всегда» – 4 Страница 26

С капустой. С картошкой. С грибами. И печенью…

Вернее, пекла Надя, а Ольга лишь помогала.

– О какие! – восхитилась Надежда, доставая из духовки противень с ровными рядами золотистых, пышущих жаром пирожков. – Мастерство не пропьешь!

Она поймала на себе тревожный взгляд Ольги и усмехнулась:

– Ну, чего ты смотришь? Вот такая у меня спасительная самоирония…

Поставив противень на стол, Надя начала перекладывать пирожки в блюдо.

– Надюш…

Ольга попыталась помочь ей, но обожглась и отдернула руку.

А может, не пирожки ее обожгли, а неприятная тема, от которой у подруги опять стало жестким, чужим лицо…

– Оль, не мучайся, – Надя ловко поддевала пирожки деревянной лопаткой, подхватывала двумя пальцами и быстро, не успевая обжечься, один за другим складывала их горкой. – Я хочу жить! Хочу воспитывать Дим Димыча! И я больше не буду пить!

Последний пирог увенчал горку, рискуя упасть, но – удержался, словно подтверждая серьезность ее намерений.

– Ты это так легко говоришь…

Ольга вспомнила беззубую бомжиху в грязной палате, одинокую тапочку на примятой клумбе и опять ощутила страх за Надьку – а вдруг разбилась бы, вдруг отравили бы…

– Я действительно боюсь за тебя, Надя.

– Я знаю. – Надежда села перед ней на корточки, положила голову на колени и прошептала, вороша свои рыжие кудри: – Я это всегда знала, даже когда ругалась и выгоняла тебя! Оль, прости меня.

– Пироги! – завопил прибежавший Костик и схватил тот – самый верхний и неустойчивый, который был символом честности Надькиных слов.

– Осторожно, горячие! – подскочила Ольга и накидала на тарелку еще несколько пирожков. – Вот, отнеси Диме и Маше.

– Пироги! – Костик умчался с тарелкой, на ходу откусывая кусок.

Надя так и не сдвинулась с места.

– Надь, ты с ума сошла! – Ольга за плечи подняла ее и усадила на стул. – Ну, при чем тут прости?! Ты просто будь собой, Надя! Собой, настоящей. Обещаешь? – Она легонько потрясла ее за плечи и улыбнулась.

– Обещаю! – тряхнув рыжей гривой, Надя вскинула руку в пионерском салюте. – Клянусь быть настоящей!

Они рассмеялись, обнялись и съели по пирожку, скрепив клятву.

– У меня с капустой, – жуя, заявила Ольга.

– И у меня. Значит, не вру…

Она надела алое платье.

Сделала высокую прическу. На пальце – кольцо с бриллиантом и гравировкой по кругу «люблю», в ушах серьги от «Булгари». Интересно, он заметит, что она сногсшибательна?

Поймет, что старалась для него?

Если и не поймет, то желтые шторы на кухне подскажут.

Но Сергей заметил и понял, едва переступил порог.

Он замер, восторженно глядя на Ольгу, потом обнял и прошептал, уткнувшись ей в волосы и вдыхая знакомый аромат духов:

– Какая ты… у меня слов нет…

– Я соскучилась, – обняла его Ольга.

– Я тоже…

Целоваться нельзя – коралловая помада мешает. И жалко нарушать целостность этого образа, созданного специально для него – Сергей это понял.

Да и Надька вдруг появилась в прихожей во всей красе – в новой голубой юбке с оборкой в пол и белой блузке с принтом Микки-Мауса. Все это она выбрала сама вчера в магазине, и Ольга только порадовалась той прежней Надьке, которую не пугали яркие краски и необычные принты.

– О, Надь, привет! Здорово выглядишь! – весело оценил ее внешний вид Сергей.

– Скажешь тоже… Я могу еще лучше! – Надя покрутилась, продемонстрировав во всей красе новую юбку.

С воплями прибежали Костик и Димыч. Костик с разбегу заскочил Барышеву на руки, а Дим Димыч осторожно потрогал его за брюки – словно проверяя, может ли он приобщиться к веселью по поводу возвращения чужого папы с работы.

Ольга поймала полный боли взгляд Нади, когда Сергей опустил Костика на пол и потрепал Дим Димыча по голове.

– А Маша где?! Машка! – крикнул он, проходя в гостиную и обводя ее грозным взглядом. – Нет Маши… Так! – Сергей прошел на кухню, увидел гору пирожков, тут же схватил один и целиком запихнул в рот. – Вкуснотища! А Машка-то где?

– Сереж, она, по-моему, до сих пор дуется.

– На что?

– Ну… мы посмеялись над ее рисунком.

– Я не смеялся! А это что?

Барышев выдернул из мусорного ведра обрывки ватмана с красно-синими разводами.

– Кто мой портрет в урну выбросил?! – грозно спросил он.

Надя прыснула, Дим Димыч и Костик, по пятам следовавшие за ней, тоже захохотали.

– Сереж, а с чего ты взял, что это ты?

– Так ведь похож! – Барышев показал ей обрывок с яркой абстракцией. – Вот нос! Вот глаз! Вот… это что?

– Ухо! – закричал Костик.

– Так… – Сергей сунул обрывки во внутренний карман пиджака, и они всей гурьбой пошли в детскую.

Машка сидела перед компьютером, безучастно уставившись в монитор, на экране которого зависла какая-то игрушка. Красные глаза выдавали, что она весь день прорыдала.

– Машечка! – Ольга бросилась к ней и, уже не боясь за помаду, поцеловала дочь в заплаканные глаза. – Прости меня, пожалуйста! Я больше не буду смеяться…

– Ну, почему? – оттолкнула ее Маша. – Смейся! Я же плохо рисую!

– Ты хорошо рисуешь! Папа себя сразу узнал.

– Да, сразу! – горячо заверил Машку Сергей и тут же грустно, с обидой, добавил: – А ты меня не встречаешь!

– Ничего ты не узнал, – буркнула Машка. – Врете вы все!

– Маша! Мы с мамой никогда не врем! Портреты чудесные!

– Просто мама давно не рисовала и совсем перестала разбираться в настоящем искусстве! – вставила свое слово Надя.

– Мне очень понравилось, – добавил Костик.

– И мне, – пискнул Димка.

– А я тот, первый, даже у себя в кабинете повесил!

– Да?! – Машка посмотрела на Сергея, на Ольгу, на Надю и на ребят, словно ища подвоха в слишком уж горячих заверениях, но подвоха не нашла – все улыбались и смотрели на нее с обожанием…

– Ладно… Пап, тогда мы с мамой тебя еще нарисуем! Я по фотографии рисовала, а это неправильно! Мы тебя будем… ну, как-то так… живьем рисовать!

– С натуры, – подсказала Ольга.

– Живьем! – упрямо повторила Маша.

– Правильно, – кивнула Надя. – Живьем-то оно лучше… Только сначала пойдемте есть. Папа целый день голодный, а этого никакая натура не выдержит.

Давно они так не сидели – и чтобы Надька веселая, и чтобы Сергей улыбался, и Ольга – почти счастливая, и дети в полном согласии, не соперничающие друг с другом за лучшее за столом место и лучший пирог.

Машка так вообще ничего не ела, только отщипывала виноград и пила апельсиновый сок.

– Машунь, ты на диете, что ли? – поинтересовалась Ольга.

– Просто не хочу.

– Правильно. Ужин отдай врагу, – Сергей забрал у Машки тарелку с нетронутым «оливье» и принялся уничтожать его с таким аппетитом, будто не было ни дюжины пирожков до этого, ни утки с яблоками, ни десятка фаршированных яиц.