Татьяна Тронина - Та, кто приходит незваной Страница 26

— Не помню… Мне кажется, твои герои, садисты-мазохисты, на долгие отношения не способны. Потому что семейная жизнь не может быть основана на сексе и его разновидностях.

— Вот именно! — торжествующе закричала Вера. — Все крепкие союзы основаны на любви. У меня вон как последний роман закончился, знаешь? Я его только что редактору сдала… Они поженились, мои герои, она ждет ребенка, и он трогательно ухаживает за ней, приносит ей в постель стакан свежевыжатого сока…

— Неправда. Это все неправда. Сказка. В жизни он бежит к любовнице. И там отрывается по полной, твой герой. Сунул жене стакан, а сам за порог. Да-да. Потому что она в токсикозе, у нее недосып, у нее гормоны, ей вообще до лампочки эти игры!

— Лиля, это законы мелодрамы, ты сама их знаешь…

— А что будет через двадцать лет? Через тридцать? Ну, конечно, если мы говорим о настоящей любви. Вот представь, твои герои живут вместе — долго и счастливо. Она престарелая тетка с целлюлитом в утягивающем белье, он лысеющий тощий дядька, пахнущий валерианкой… И они все в коже, с хлыстиками… О, моя госпожа… Тьфу!

— Лиля, я в твои сценарии не лезу, и ты в мои БДСМ тоже не лезь, — угрожающе произнесла Вера. — Ты чего, не с той ноги сегодня встала?

— К Чащину иду. Хочу от сценария отказаться.

— А, все с тобой понятно. Ты на мне решила отыграться. Но это нечестно, Лиля, — вздохнула подруга.

— Верунчик, мне кажется, что счастья нет, что все это только выдумки. Мы пишем красивые истории, снимаем доброе кино, а в жизни все иначе, — пожаловалась Лиля.

— Иди ты, — устало заметила подруга. — Иди ты к психотерапевту, вот что. Хотя я не доктор, но скажу тебе. Я знаю, что с тобой. Тебя сейчас чувство вины мучает. — Понизив голос, Вера многозначительно спросила: — Я права?

— Ты права, — сквозь зубы с трудом согласилась Лиля. — Ладно, пока, Верунчик.

Вот и набережная. Солидный, под старину, очень хороший дом.

…Дверь Лиле открыла домработница.

Лиля не раз бывала здесь, но каждый раз поражалась огромным комнатам, современному, неброскому, но очень стильному интерьеру. Наверное, напрягись они с Сергеем, сами организовали бы нечто подобное.

Хотя нет, вряд ли. Хозяйка Лиля была никакая, сама придумать ничего не смогла бы. Ладно, дизайнера бы наняли. Потом понадобилось бы только поддерживать порядок… А вот тут уж Раиса Петровна, человек простой, с советским мышлением, не согласилась бы поддерживать чужой порядок, живо бы все организовала по-своему!

Замки, которые в своем воображении рисовала Лиля, продолжали рушиться. У нее никогда не будет такого дома…

Но тут в прихожую, навстречу Лиле, выскочили двое детей Чащина — Глеб, мальчик лет двенадцати, и пятилетняя Катя, в чудесном кружевном платьице.

— Привет! Глеб, как дела? — улыбнулась Лиля. — Катюшка, какая ты сегодня красивая!

— Лиля? Привет. Иди сюда. Нина, присмотрите за детьми… — в коридор выглянула Эля.

«Кажется, скоро родит», — пригляделась Лиля.

— Идем, со мной посидишь, — сказала Эля нежным, звонким, детским голоском. — Чаю хочешь?

— Я, Эля, к Герману…

— Он минут через тридцать будет. Сюда… Садись, — Эля тяжело опустилась в кресло. — Видишь, еле хожу.

— Вижу…

— Третье кесарево придется делать, — страдальчески улыбнулась Эля. — Третье — уже на грани. Четвертого ребенка нельзя мне. Риск большой. Врач советует перевязку делать.

— Раз советует, значит, сделай, — серьезно сказала Лиля. «С чего это она откровенничать вздумала? Не такие уж мы и подружки». Но, судя по всему, Эле было худо — она жаждала излить хоть кому свою душу.

— О Германе беспокоюсь. Если со мной что случится, как он переживет… — пожаловалась Эля.

— Все будет хорошо.

— Мы не собирались третьего заводить. Но так получилось. Не аборт же было делать… И он знает, как я детей люблю. Сказал: рожай. Многие не верят, Лилечка, но Герман — чудесный муж. Самый лучший на свете. — На глазах у Эли выступили слезы. — И он гений… Он самый лучший режиссер в России, я тебя уверяю.

«Гормоны, точно», — подумала Лиля, чувствуя себя неловко.

— Скоро придется мне в больницу идти сдаваться, — продолжила Эля. — Герман с детьми, с домработницей — ну, ты ее видела, Нина, хорошая такая тетка, беженка из Казахстана, русская, за детьми будет приглядывать. Но у меня все равно сердце не на месте. У него работа серьезная, не до домашних дел ему…

— Элечка, если что, и я могу быть на подхвате! — не выдержала, поддалась жалости Лиля. — У меня есть время, я с удовольствием.

— Нет-нет, я не могу нагружать людей своими проблемами… — Эля смахнула со щеки слезу. — Но все равно спасибо. Буду иметь в виду.

Звонок в глубине квартиры. Потом хлопнула входная дверь, через минуту в комнату заглянул Чащин, все в той же бронебойной скрипучей кожанке.

Поскрипывая, подошел к Эле, с нежностью поцеловал жену в щеку.

— Ты как, детка? — едва слышно произнес он.

— Все хорошо, — кротко ответила она. — Вон, с Лилечкой болтаю.

Чащин уставился на Лилю неподвижными, немигающими, круглыми (точно у краба) глазами, несколько секунд сверлил ее взглядом. Затем изрек:

— Явилась, значит. Лили Марлен… Марш ко мне, говорить будем!

Лиле от его голоса стало совсем тоскливо, не по себе.

… В кабинете у Германа Лиля села в кресло, сжалась, приготовившись к скандалу.

Но Чащин начал спокойно, будничным таким голосом:

— Продюсер одобрил все то, что вы с Жекой успели накропать.

— Да?!

— Ты же не думаешь, Селуянова, что я буду тебе врать… Да, одобрил. И мне нравится. Вполне, все живенько так.

— А… а маньяк? Ты думаешь, этот персонаж вписывается в сюжет? — робко спросила Лиля.

— А почему нет? — пожал плечами Чащин. — У вас все с юмором, без чернухи… Как в оперетте. Что, собственно, и требовалось.

— Надо же… — пробормотала растерянно Лиля.

— Единственное, сцена с погоней — не то. Как-то слишком серьезно. Ну, это тот эпизод, где киллер по приказу чиновника пытается убить Машу как свидетельницу.

— Затянуто слишком? — встрепенулась Лиля.

— Нет, по хронометражу — нормально. Но… мало комедии. Вы должны с Жекой переписать эту сцену. Да, и в концовке обязательно счастливый финал. Все преступники пойманы, все злодеи наказаны, все герои вознаграждены.

Лиля сидела, рассматривая свои ноги, не в силах поднять головы. Как сказать Чащину, что она отказывается от работы? Отказывается от гонорара, готова вернуть аванс…

— Герман, я… я не могу, — выдавила она из себя.

— Чёй-то ты не можешь? С Онегиным, с Женькой поругалась?