Фредерик Дар - Значит, ты жила Страница 26

— Дорогая Сильви, вы не можете знать, как губительно влияет тюремное заключение на моральное состояние человека. Тем более — человека слабого! Ах, как бы я хотел очутиться в домике, о котором вы мне рассказывали…

То был верный ход. Сильви сразу засияла. Я сказал именно то, что требовалось. Ее лицо просветлело.

— Правда, Бернар?

— Я мечтаю об этом домике с тех пор, как вы мне о нем рассказали… Мне кажется, я уже слышу пение петухов по утрам.

Она схватила меня за руку.

— Это будет просто сказочно! В вашей комнате есть такие декоративные балки…

«Моя» комната! Я закрыл глаза. Я не желал ее, этой комнаты! Несмотря на балки, яркий свет, кретоновые занавески, до блеска начищенную мебель, она представлялась мне более мрачной, чем моя одиночка! Меня влекла не комната в деревянном доме, а неизвестная могила.

— Знаете, Бернар, такие толстые, кривые, потрескавшиеся балки?

У меня уже была однажды комната, похожая на ту, что описала Сильви — во время свадебного путешествия с Андре… В захолустном местечке в Савойе… И были петухи по утрам…

Я просыпался раньше Андре и каждое утро от нечего делать считал балки. Их было четырнадцать… Считал каждый день, как будто не знал, сколько их было, как будто их количество могло измениться… Потом просыпалась Андре. Я говорил ей:

— Загадай какую-нибудь из балок.

Она устремляла сонные глаза на потолок. Я следил за ее взглядом. И угадывал, какая именно балка выбрана ею! Ее это всегда ужасно удивляло. Милая Андре! Я убил ее, несмотря на воспоминание об этих утрах!

— Вы увидите, Бернар!..

Нет, я не увижу! Что бы ни случилось, я ни за что не последую за этой девицей. Ни за что!

Однако, мы отклонились от темы.

— Сильви, дорогая, обещайте, что принесете письма завтра.

— Но для чего в конце концов?

— Я хочу хорошенько изучить текст, понимаете? Возможно, мы обнаружим нечто, что поможет сделать мои показания более убедительными.

— Вы же сказали, что знаете их наизусть!

Опять эта дикая ревность, вызывающая у меня лишь чувство жалости!

— Послушайте, Сильви, не надо понимать буквально; я помню в общих чертах…

— Я как следует изучила письма, поверьте — кроме психологического эффекта, они ничего не могут дать.

Я пожал плечами.

— Это с вашей точки зрения, любовь моя! Но ум хорошо, я два лучше. Согласитесь: ведь я знал этих людей, а вы — нет!

Она размышляла; мои слова не убедили ее.

— Вам не кажется, что было бы глупо упустить шанс, как бы он ни был мал? Быть на волосок от счастья и…

— Я принесу их завтра, но поклянитесь, что это не причинит вам боли.

— Клянусь!

Она покраснела, не решаясь продолжать. Как всегда, когда она волновалась, у нее на скулах выступили алые пятна.

— Бернар, вы ведь не любите ее больше, правда?

Вот где бесстыдство! Вот настоящая преступница — она, ревнующая к женщине, которую я убил!

Я сжал руки так, что ногти впились в ладони.

— Нет, Сильви, я не люблю ее больше!

Я испытывал к Сильви ненависть. Никогда ни один мужчина не полюбит ее, даже если он будет глух и слеп!

Ее маленькие змеиные глазки внимательно меня изучали. Она пыталась понять, насколько я искренен.

Я старался не утратить спокойствия под этим настойчивым взглядом.

— До завтра, Бернар. Вы меня не поцелуете?

Я различил сопение надзирателя за дверью и указал на нее пальцем, предупреждая Сильви. Она удалилась слегка прихрамывающей походкой. В общем, я спасся в последнюю минуту!

Глава XV

У старшего надзирателя, дежурившего днем, была красная физиономия пьяницы, будто перечеркнутая большими черными усами, какие носили в прошлом веке; судя по всему, он придавал им большое значение.

После того, как Сильви ушла, надзиратель задержался на минуту в моей камере, весело поглядывая на меня.

— Эй, Сомме, с адвокатом у вас, похоже, идет все гладко?

— Простите?

— Уж вы, по крайней мере, времени не теряете! Красоткой ее, конечно, не назовешь, но если выбирать не приходится… а?

Я пожал плечами.

— Не понимаю, на что вы намекаете?

— Я не намекаю; просто у меня есть уши! Послушайте, малышка прямо пылает! Ведь она сама лезла целоваться, честное слово!

Я повернулся к нему спиной. Уперся ладонями в стену и, подняв голову, поделился своим отчаянием с солнечным лучом, заглянувшим в окно.

Я был потрясен. Этот человек обо всем доложит директору тюрьмы. Тот вызовет Сильви, возможно, запретит ей посещать меня в моей камере. Если же наша встреча произойдет в комнате для свиданий, я пропал.

Нужно было…

Я обернулся. Надзиратель по-прежнему наблюдал за мной с глупым и насмешливым видом.

— Вы ведь не станете поднимать шум, — прошептал я.

Нужно было выиграть время. Одни сутки, не больше…

Он молчал, ожидая продолжения. Он был в выгодном положении и понимал это.

Я сбавил тон.

— Мэтр Фуко — подруга детства…

— Ну да, и вы вместе играли в прятки!

Почему люди так омерзительны? В конечном счете, я не был редким явлением, а представлял собой лишь гниющий элемент гниющего целого.

— Завтра я попрошу ее оставить мне немного денег, чтобы купить сигареты.

— А по сути дела — меня, да?

Он ушел. И когда за ним захлопнулась дверь, я все никак не мог унять дрожь.

В ту ночь я много думал о моем первом визите к Стефану. То есть, о первом визите, связанном с ложными письмами. Как он, должно быть, наслаждался, когда писал под мою диктовку эти глупости! Наверное, он рассказал все Андре… И она умерла, воображая, что у меня есть любовница… Однако, одно должно было ее немного утешить: мысль о том, что я не отважился сам писать письма, ибо Андре прекрасно знала, что рука у меня была в полном порядке!

Да, я будто снова видел Стефана у теннисного корта, элегантного, загорелого…

Почему он вдруг заговорил со мной о моих долгах? Для того, чтобы нацелить меня на марганцевые рудники? Этот замысел созрел в его красивой головке, и он сыграл партию с большим мастерством, как человек, привыкший выигрывать! Только я не уступил…

Я пытался представить его и Андре в объятиях друг друга… Мне трудно было это понять. Множество вещей мне еще придется понять, прежде чем я закончу свой путь. Множество! Даже страшно подумать!

Несмотря ни на что, спал я хорошо, и мне не снились кошмары.

Проснувшись, я пребывал в состоянии почти полной расслабленности, разве что легкая тревога, скорее беспокойство, затаилось где-то в душе. Однако я испытывал тайную уверенность, что все пройдет как надо.