Ирина Мельникова - Ржавый Рыцарь и Пистолетов Страница 27

— Спасибо, — сказала Даша и переступила порог.

Марфа вошла следом и вдруг серьезно посмотрела на нее.

— Если не сможешь заснуть, ляг на спину, руки положи вдоль тела ладонями вверх и скажи три раза: «Ангелы-хранители, небесные покровители, спуститесь мне на ладони и скажите мне сущую правду». Потом загадай желание. А завтра расскажешь, что приснилось. Если что-то яркое, красивое, то все в твоей жизни будет хорошо, если черное, грязное, неприятное, то, сама понимаешь…

— Хорошо, — Даша обняла Марфу и поцеловала ее в щеку. — Спасибо вам, обязательно спрошу… — И пожелала: — Спокойной ночи.

— Приятного сна, — отозвалась Марфа и перекрестила Дашу. — Благослови тебя бог!

Глава 9

Поначалу Даша и впрямь долго не могла заснуть. Слишком много впечатлений набралось за последние сутки, в большинстве своем не слишком приятных. Но она старалась не думать об Алексее и представила, что завтра будет происходить в Сафьяновской. Это также не прибавило ей хорошего настроения и не успокоило ее нервы. Тогда она вспомнила про листок бумаги и достала его из бюстгальтера, усмехнувшись при виде фигурки Рыцаря и знакомых фамилий. Рядом с номером Паши она подписала: «Лайнер», ведь практически никто, кроме разве налоговой инспекции, уже не помнил его настоящей фамилии — Свиридовский.

Само собой сложились строчки стихов, она их быстро записала в уголке, где оставалось свободное место. И тотчас усталость навалилась на нее и заставила закрыть глаза. Уже засыпая, Даша вспомнила вдруг слова Марфы. Стряхнула с себя сонное оцепенение, произнесла трижды заклинание и почувствовала, будто легким перышком провели по ее ладоням, а перед глазами проявилось небо, бездонное, яркое, того изумительно бирюзового оттенка, который бывает только в горах и на море. Даша вздохнула полной грудью и открыла глаза. Нет, все это лишь плод ее воображения.

Она снова опустила веки. И теперь перед ней явился огромный луг, покрытый сочной молодой травой. Она сидела прямо на траве в огненно-красном платье и играла на каком-то странном инструменте, то ли на лютне, то ли на арфе, но, скорее всего, ни на том, ни на другом: слишком уж фантастичным было это переплетение множества золотых, причудливо изогнутых трубочек.

— Нет, это я тоже сама придумала, — Даша открыла глаза и в изумлении подняла голову от подушки. Ночи за окном как не бывало.

Проспала! Даша как оглашенная вскочила с постели, оделась и быстро спустилась вниз.

Марфа, оказывается, суетилась возле плиты, а на столе в блюде высились горкой розовые пирожки.

— Ой, встала! — улыбнулась хозяйка. — Я заглянула, ты спишь! Раскраснелась вся! Думаю, успеет еще подняться.

— Нет, мне надо спешить! — повинилась Даша. — А то не успею к выносу тела.

— Хорошо, хорошо, — закивала головой Марфа. — Умывайся да завтракать садись.

Когда Даша вернулась из ванной, на столе уже дымились чашки с чаем.

Марфа присела напротив и с любопытством спросила:

— Ну, что, загадала, как я учила?

— Загадала, — улыбнулась Даша и рассказала и про небо, и про луг, и про себя в красном платье.

Марфа в веселом изумлении покачала головой.

— Хорошо-то как увиделось! Все сладится у тебя, да еще как славно сладится! — а потом перегнулась черев стол и заглянула Даше в глазе: — Чует мое сердце, еще не раз встретимся с тобой, девонька! По-хорошему встретимся.

Через двадцать минут Даша покинула приютивший ее дом. Уже садясь в машину, она поняла, что не спросила фамилии его хозяев. Но сам дом был слишком заметен на фоне серых изб Кирбижеля. И Даша подумала, если судьба ее вновь заведет в эти места, то она непременно навестит его. Обязательно! Чего бы ей это ни стоило! Даша включила зажигание и помахала рукой Марфе, наблюдавшей за ней из окна…

Марфа смотрела вслед удаляющейся машине до тех пор, пока та не скрылась за углом. «Сон тебе в руку, деточка!» — подумала она с непонятной для себя грустью и отошла от окна.

Она приблизилась к кровати, чтобы заправить постель, рука непроизвольно потянулась к подушке, той, у которой наволочка была в горошек. И тут же заметила рядом с ней сложенный вдвое листок бумаги. Видимо, выпал из кармана неожиданной гостьи.

Старушка развернула его. Неужели что-то важное обронила? Будет тогда каяться или, того хуже, вернется с полпути. Такая сейчас молодежь пошла, не понимают, горемычные, что самое последнее дело дорогу себе заказать. Плохая примета, и не бабушкой Марфой придуманная. Испокон века на Руси заведено, заповедано: замыслил дело — не оставляй на завтра, ушел — не возвращайся, чтобы бесы, которые твой путь заметают, тебя самого не замели.

Но с листка на нее глянули столь веселые и озорные рожицы, что Марфа не выдержала и улыбнулась. «Ишь ты, — подумала она, разглядывая рисунки, — веселая бабенка, оказывается! Художница, что ли, или писательша? Детские книжки рисует или пишет? Что ж сама-то вся раздрызганная, словно и жизни боле не будет? А картинки славные, добрые картинки!»

Марфа надела очки и, с трудом разбирая каракули, прочитала по складам надписи под рисунками: «Ежик-злюка», «Ржавый Рыцарь». Особенно пришлась к душе картинка, где был нарисован лохматый, с усыпанным веснушками лицом мальчишка, весело улыбающийся щербатым ртом, и солнышко с хитрой мордашкой деревенской девчонки.

Она попыталась прочитать те несколько строчек, что уместились между рисунками, но не поняла ни слова. Они громоздились друг на друга, загибаясь хвостиком вниз, а буквы валились одна на другую, словно пьяные.

Бабушка покачала головой. Что-то не так в твоей жизни, девонька, что-то сломалось… Чутьем старой и мудрой русской женщины она хорошо это понимала. Может, не сумела бы облечь свои догадки в слова, но ее до глубины души поразило это несоответствие: светлые, наивно-трогательные рисунки и та абракадабра, что исторгала рука писательши, когда она пыталась передать свои мысли бумаге.

Марфа перевернула листок. На обратной стороне на нее глянуло злобное старушечье лицо. Чуть ниже она увидела другой рисунок. Та же старуха, но уже в полный рост. Сгорбленная, с клюкой… Казалось, именно она воплощает в себе все мрачное, грязное, безнадежное, что таилось в душе ночной гостьи.

Странный озноб заставил старушку поежиться и плотнее запахнуть на груди теплую безрукавку. Дожди вперемешку с мокрым снегом шли чуть ли не до начала декабря, пропитав все вокруг сыростью. Затем задули метели, сковав землю ледяным панцирем гололеда. И хотя в доме исправно топили печи, бабушка Марфа с утра натянула на ноги шерстяные носки и эту, как она ее называла, кацавейку, которую ей подарила бывшая невестка.