Линда Ховард - Ложь во спасение Страница 27

Амнезия любопытная вещь. Когда Стив бесстрастно исследовал это явление, то заинтересовался ее причудами. Он полностью потерял воспоминания о том, что случилось с ним до того, как он вышел из комы, но многие неосознанные знания, очевидно, остались не затронутыми. Он помнил различие между ежегодным чемпионатом США по бейсболу и Суперкубком, или как выглядел Ниагарский водопад. Это неважно. Интересно, но неважно.

Одинаково интересно и гораздо более важно, что он знал и о смутных странах третьего мира, и о ведущих державах, не помня, как добыл эти знания. Он не мог мысленно представить собственное лицо, но странным образом помнил какие-то вещи. Он знал пустыню — горячий сухой жаркий воздух и обжигающее до крови солнце. Он также знал джунгли — удушающую высокую температуру и влажность, насекомых и рептилий, пиявок, вопящих птиц, зловоние гниющей растительности.

Собирая эти кусочки и отрывки своей жизни, он понимал, что постепенно удавалось соединять части головоломки. Насчет джунглей все легко. Джей сообщила, что ему тридцать семь: он просто подходил по возрасту, чтобы попасть во Вьетнам в разгар войны в конце шестидесятых. Остальные элементы загадки, собранные вместе, могли иметь только одно логическое объяснение: он гораздо больше вовлечен в ситуацию, чем было сказано Джей.

Он задался вопросом, помогут ли скополамин[4] или пентотал[5] вернуть память, если амнезия фактически заблокировала воспоминания, которые не могли вытащить даже мощные лекарства, доступные сегодня. Если то, что он может знать, достаточно важно, ему гарантировано что-то вроде торжественного приема: сведения стоят стараний Фрэнка Пэйна хотя бы попробовать использовать эти средства. Но они не пытались, что подсказало ему еще кое-что: Пэйн знал принципы Стива, чтобы не позволить любой химии вламываться в мозг. Значит, он наверняка обучен оперативной работе.

Джей не знает. Она на самом деле поверила, что он просто оказался в неправильном месте в неправильное время. Она сказала, что, когда они были женаты, он постоянно попадал в одно «приключение» за другим, так что он, должно быть, держал ее в неведении и просто позволял ей думать, что он независимый человек, вместо того, чтобы волновать знанием того, насколько опасна его работа, ведь существовал шанс, что он просто не вернется из очередной поездки.

Мужчина собрал вместе большую часть головоломки, но оставалось еще множество мелочей, которые он не мог понять. Как только с рук сняли повязки, он заметил, что кончики пальцев странно гладкие. Это не гладкость шрамов: руки стали настолько чувствительными с этой новой зажившей кожей, что он мог осязать различие между обожженными участками и кончиками пальцев. Он был уверен, что подушечки пальцев не пострадали во время взрыва; больше похоже на то, что отпечатки пальцев изменили или удалили кожу целиком, и, скорее всего, верно последнее. Причем сделали это недавно, наиболее вероятно, — здесь, в этой больнице. Вопрос: зачем? От кого они скрывают его личность? Они знают, кто он, и он, очевидно, в хороших отношениях с ними, иначе они не стали бы предпринимать такие экстраординарные меры, чтобы спасти его жизнь. Джей знает, кем он был. Кто-то охотится за ним? И если так, находится ли Джей в опасности просто потому, что она здесь, с ним?

Слишком много вопросов, и он не знал ответов ни на один из них. Он мог спросить Пэйна, но сомневался, что получит исчерпывающие объяснения от этого человека. Пэйн что-то скрывал. Стив не знал, что именно, но слышал виноватые нотки в голосе этого человека, особенно когда тот разговаривал с Джей. Во что они вовлекли Джей?

Он услышал, как открылась дверь в палату, и лежал неподвижно, пытаясь определить личность посетителя, не знающего, что он бодрствует. Он и прежде замечал в себе эту осторожность, и это сходилось с теми выводами, к которым уже пришел.

— Он уже проснулся?

Тихий голос принадлежал Фрэнку Пэйну, и снова в нем послышались особенные нотки: вины и… привязанности. Да, именно привязанности. Пэйну нравилась Джей, и он волновался о ней, но все-таки использовал ее. Это заставило Стива почувствовать себя еще менее склонным сотрудничать. И мысль о том, что они могли подвергнуть Джей какой бы то ни было опасности, привела его в бешенство.

— Он заснул, как только они уложили его в кровать, и с тех пор не пошевелился. Вы разговаривали с доктором?

— Нет еще. Как все прошло?

— Прекрасно. Доктор думает, что нет никаких серьезных необратимых повреждений. Стив просто должен полежать по возможности очень спокойно, желательно несколько дней, глаза могут быть чувствительны к яркому свету, после того как снимут повязки, но, вероятно, ему даже не понадобятся очки.

— Это хорошо. Он должен уехать отсюда через несколько недель, если все пойдет хорошо.

— Трудно даже представить, что не надо быть здесь каждый день, — задумчиво произнесла Джей. — Это кажется необычным. Что произойдет, когда его выпишут?

— Я должен поговорить об этом с ним, — ответил Пэйн. — Разговор может подождать несколько дней, когда он станет более активным.

Стив слышал беспокойство в голосе Джей и задавался вопросом о его причине. Она что-то узнала, в конце концов? Иначе почему волнуется о том, что случится с ним, когда он уедет из больницы? Хотя у него есть новости для нее: он отправится в любое место, где будет она, а Фрэнк Пэйн должен принять эту идею, и стать им настоящим другом.

Надо пережить еще две недели. Он не знал, сможет ли. Трудно заставить себя набраться терпения, но он должен позволить телу излечиться, а впереди еще недели реабилитации, прежде чем он полностью восстановит силы. Надо давить на себя сильнее, чем доктора, но ощущать собственные пределы и не забывать, что они гораздо более гибкие, чем предполагают врачи. Просто еще одна часть загадки.

Стив решил позволить себе «проснуться» и начал беспокойно метаться на кровати. Внутривенные иглы тащились за рукой.

— Джей? — позвал он неустойчивым голосом, затем откашлялся и попробовал снова: — Джей?

Он никогда не привыкнет к звуку собственного голоса, каким он стал теперь, настолько резким и напряженным, будто в голосовые связки набился гравий. Еще одна небольшая странность. Он не мог вспомнить собственный голос, но знал, что этот был неправильным.

— Я здесь.

Прохладные пальцы коснулись его руки.

Сколько раз он слышал эти два слова, и сколько раз они протягивали нить к сознанию? Казалось, они врезались в рассудок, как единственное воспоминание. Черт, вероятно, так и было. Он дотянулся до нее свободной рукой.

— Умираю от жажды.