Татьяна Устинова - Запасной инстинкт Страница 28

– Зачем она наврала, что он ее приглашал?

– Может, ей что-то нужно было в конторе?

– Уралмашевский макет? – предположил Троепольский неторопливо. Он вытряхнул фотографии из пакета и теперь раскладывал их, как пасьянс, по одной. Поверхность Фединого стола стала похожей на акварельную картинку.

Полина посмотрела на “картинку”, а потом на ее создателя. У него был сосредоточенный вид.

– Арсений, она никуда не ходила. Она все время сидела… здесь.

– Где – здесь?

– В круглой комнате. Потом вошли мы с Маратом, и она при нас же ушла. Марат ее провожал.

– Я знаю, – сказал Троепольский. – Он просил у нее телефон. Ему она не дала, а мне дала.

– Понятно.

– Что тебе понятно?

Полина Светлова промолчала. Собака Гуччи нервно и беспорядочно бегала по кабинету, очевидно, удрученная его несовершенством.

– А сколько она была здесь до того, как появились вы с Маратом?

Полина открыла и закрыла рот. Этого она как раз не знала. Явилась Шарон Самойленко и сказала, что пришла какая-то девушка. А… дальше что?

Племянница сидела на диване. Шарон мыкалась рядом, Полине показалось, что она подслушивала, потому что беспокойство ее в тот вечер вплотную приближалось к истерике. Больше не было никого, только “Рамштайн” гремел. Да, еще Сизов шел по коридору, но далеко, в районе своей двери.

– Я не знаю, Арсений. Шарон сказала, что девушка дожидается, а сколько дожидается, я не спросила. Но в любом случае не больше пятнадцати минут, потому что до этого я в коридор выходила – там был курьер. Я его отпустила.

– Пятнадцать минут – это много, – все так же неторопливо сказал Троепольский.

– Зачем тебе фотографии?

– Затем, что я хочу понять, давние они или не слишком.

– А как это можно понять?

– Очень просто, – серьезно объяснил Троепольский, – если изображенный сидит на коне, в буденновке и с шашкой, значит, давняя. А если в шортах и с доской для серфинга, значит, свежая.

Китайская хохлатая собака Гуччи подбежала к Полине и потряслась около нее немного – дала понять, что оценила юмор шефа.

– Там что, есть дата?

– Нет даты, в том-то и дело! Но это явно зима. Зима?

Полина подошла и встала у него за плечом.

– Зима.

– Подмосковье?

– На Альпы не похоже.

– Альпы в расчет не берем. В отпуске он был три года назад, когда пристраивал племянницу в институт. Я точно помню, потому что тогда Лаптева пришла и мы переезжали. Значит, зима. Скорее всего, февраль, да?

– Почему февраль?

Троепольский вытащил из пасьянса несколько составляющих и разложил отдельно.

– Смотри, сколько снега. В январе все растаяло, а в феврале опять насыпало. И солнце очень яркое, такого в декабре не бывает. Ну что?

– Что?

– Останавливаемся на том, что это февраль? Ему очень нужно было, чтобы она его слушала, поддакивала или, наоборот, не соглашалась, а лучше бы сказала: “Ты что, дурак?” и еще “Пошел к черту”, так она иногда говорила, когда ни в чем не могла его убедить, когда он бывал не прав, когда…

– Какая разница, февраль или нет?

– Да большая!

Он нагнулся – из-за уха вывалилась блестящая темная прядь, – покопался в портфеле и извлек какие-то длинные белые листы с колонками цифр.

– Что это такое?

– Распечатка звонков с его мобильного. Мне дали в МТС. Телефон общественный, записан на контору, так что…

– Зачем тебе распечатка его звонков и при чем тут месяц февраль?! И еще фотографии?!

– Затем, что я хочу знать, что это за женщина на них, – жестко сказал Троепольский. – Между прочим, Федина семья о ней ничего не знает, а она очень отличается от всех своих… предшественниц. Наверняка он звонил ей со своего мобильного.

Полина перебрала листы. Их было очень много, и номеров было очень много.

– Как ты поймешь, какой номер именно ее?!

– Между прочим, – сообщил Троепольский в потолок, – искать этот номер будешь именно ты. Мне некогда.

– Троепольский, ты что, дурак?

– Возьмешь распечатки за январь и февраль. Вычеркнешь все наши номера – мой, свой, Гринин, Марата, Сашки, Ирки, Варвары и так далее. Племянницу тоже вычеркнешь, ее номер я тебе сейчас дам. Все незнакомые выпишешь. По одному из них он должен был звонить довольно часто, а потом три дня в феврале не звонить вообще.

– Почему?!

– Да потому что она с ним была, эта баба! Какого хрена ей звонить, если она и так под боком! Ну?! Поняла? Или на тебя Шарон Самойленко плохо действует?!

– Зачем тебе эта баба сдалась-то?!

– Затем, что она и есть большая любовь его жизни, – вдруг моментально изменив тон, сказал Троепольский задумчиво. – А это важно. И странно, что семья ничего о ней не знает. Или врет, что не знает. Мне, кстати, надо переговорить с его сестрой. По телефону мне показалось, что она не слишком вменяемая. И еще мне надо знать, что произошло в Федькиной жизни год назад.

– Почему год?

– Потому что год назад он стал изо всех сил опекать свою племянницу, понимаешь? Он проверял ее звонки, сумки, подруг, друзей. Зачем? Что за глупости? Она очень красивая, конечно, но все-таки довольно взрослая девочка! Почему до этого он ничего такого не делал, а тут вдруг ударился во все тяжкие? Эта Лера сказала, что жила, как в осажденной крепости, что Федька самодур, и так далее, но я уверен – она точно знает, в чем дело.

– Может, спросить у нее?

– Конечно, спрошу, – ответил Троепольский и потянулся, – приглашу ее на свидание и спрошу.

Ближе к ночи все затихло и улеглось, как будто кипятильник выдернули из розетки и поверхность воды стала гладкой и спокойной. Впрочем, действительно выдернули – уехал он, кипятильник-то. Два часа они со Светловой просидели в Федином кабинете, и даже близко нельзя было подойти, чтобы послушать, о чем они там говорят, – дверь, как обычно, стояла нараспашку, а говорили они не громко, ни слова не разобрать.

Потом шеф вышел и громогласно объявил в пространство, что уезжает, а завтра утром переговорит со всеми разработчиками по всем сайтам. Просьба заранее занимать очередь и не толпиться.

Шарон Самойленко убралась сразу следом за шефом – по коридору проволокся резкий, словно жестяной, запах ее духов, от которого моментально стало тяжело в голове. Потом Светлова ушла – долго утешала свою собаку, которая отчего-то была сильно расстроена, тряслась и по-мышиному попискивала. Полина искала ключи от своей машины, которые Троепольский бросил неизвестно где. Через некоторое время выяснилось, что ключи начальник увез с собой, и она потащилась на метро – высоченная, в необыкновенных очках и с трясущейся голой собакой на руках, самое ей там место, в метро!

Все разбрелись, никого нет – слава богу! Осталось сделать совсем немного – загрузить уралмашевский макет и посмотреть, как он работает, и сделать это можно только в конторе, потому что дома нет компьютера!