Сергей Бакшеев - Отравленная страсть Страница 28

– Ну и что, я же видела, как она с тобой в университете… – Ирины пальцы раздавили хлебную корочку. Она швырнула ее на стол и резко смахнула крошки. – А еще я узнала голос человека, который мне звонил.

– Это ты про ту фразу?

– Да. «Рано радуешься, красавица». Я тогда первым делом подумала про машину, а вчера поняла, что говорили про тебя.

– Что? Про меня?!

– Про тебя, – тяжело вздохнула Ира. – Про тебя, наш красавчик.

– Но кто?

– Это была Карпова.

От неожиданности я не знал, что и сказать. Карпова?

– Она вчера на пляже, пока вас не было, передразнила одного грузина. И я сразу узнала интонацию. Помнишь, я говорила, что голос показался мне странным? Теперь я поняла почему. Это женщина изображала мужчину.

– Ольга способна на такую низость?

– Некоторые женщины способны на все в борьбе за любимого мужчину.

– Но я… У нас с ней ничего… Я даже повода не давал. И потом, она сейчас с Евтушенко дружит.

– Давно ли? Это хитрость, чтобы разжечь в тебе ревность.

– Ревнуют, когда любят. Но я к ней ничего подобного не испытываю…

Я осекся. К Ольге – да. А вот к Евгении… И что такое испепеляющая ревность, я уже прекрасно знаю.

Ирина пристально смотрела на меня, словно выискивала изменения после долгой разлуки. А я вспомнил про Калинина. Я ведь оказался здесь, чтобы отомстить ему! А Ольга с той же целью дружит с Евтушенко? Как все запутано, и как все неправильно!

Я изображаю любовь, чтобы сделать больно другому человеку.

Отомстил я Калинину или нет? А может, он давно уже расстался с Ириной и ему все равно? Эх, если бы человеческие отношения измерялись в цифрах! Я бы мгновенно произвел нужный расчет. Но в жизни все сложнее. Я чувствовал себя первоклассником на лекции по функциональному анализу.

Но отступать я не собирался. Я жаждал вернуть Женю любой ценой. Я хотел быть для нее единственным мужчиной. Как это сделать?

И тут меня осенило! Если Калинин тайно встречается с Ириной, надо открыть Жене глаза на его измену. Она его бросит, и я смогу… Но она знает, что Калинин живет с законной супругой. Это ведь она терпит. Нет, жена это одно, убеждал я себя, а терпеть вторую любовницу Евгения ни за что не будет. Есть же у нее гордость! Пусть она разругается с этим чертовым Папиком, и у меня появится шанс.

Захотелось выяснить, встречаются ли сейчас Глебова с Калининым?

– Ир, а что у тебя с Калининым? – равнодушно спросил я, внимательно разглядывая свои пальцы, словно нет в мире более интересного занятия.

На ее лице отчетливо проступили окаменевшие скулы. Она натянула вниз задравшуюся футболку, словно ей было холодно, и хрипло выдохнула:

– Он мой отец.

Я опешил. Мне даже показалось, что я ослышался. Может, голос телевизионной ведущей встрял в разговор? – Что?

Я напряженно ждал нового ответа и даже хотел выключить проклятый телевизор, но боялся встать и нарушить зыбкий контакт, возникший между нами. Мне казалось, что от любого постороннего движения Ира может замкнуться.

Раздражающе громко зазвонил телефон. Мы оба уставились на аппарат, но никто не вставал. Телефон продолжал звонить.

– Надо послушать, – вздохнула Ирина и подошла к телефону.

Странно, большая футболка полностью скрывала очертания стройной фигуры, но девушка в ней выглядела особенно привлекательно. После традиционного «Алло» на Ириной лице мелькнуло удивление.

– Это тебя. – Она протянула в раскрытой ладони трубку. На том конце провода звучал встревоженный голос Сашки Евтушенко:

– Тихон, мы попались. Срочно приезжай.

– С чем? – не сразу понял я.

– Сообрази! Я говорю из холла.

С чем мы могли попасться? Только с трупом. Но задать этот вопрос в открытую я не мог, рядом была Ирина. Да и Сашка, видимо, был не один.

– Это по поводу… пассажира? – Да.

– Серьезно?

– Очень, – Сашка тяжело вздохнул и добавил несколько слов, от которых повеяло зябким холодом февральской вьюги.

ГЛАВА 18

Всю дорогу в общежитие я вспоминал убийственные слова Евтушенко. Он прошептал скороговоркой: «Нас видели с ним».

Худшую новость трудно было вообразить. Кто-то видел нас с телом Воробьева. Теперь не скажешь, что ты с ним не знаком и впервые слышишь это имя. Да что я про какие-то мелочи! Нас видели с трупом! Мы непосредственно замешаны в убийстве.

Но когда это произошло? Если нас заметили в подъезде, ну что ж, выводят двое перепившего приятеля. Такое бывает сплошь и рядом. Где доказательства, что он был уже мертв? Если кто-то увидел лежащего пассажира в машине – еще проще. После часа ночи любого сморить может. А вот если нас засекли в тот момент, когда мы вытаскивали тело на скамейку, а потом это тело было найдено мертвым, тут уже трудно как-то оправдаться. Тем более медэкспертиза наверняка установила время смерти, и в любом случае мы прокололись.

Кто же мог нас видеть? И почему об этом первым узнал Сашка? Если бы информация была в правоохранительных органах, то и его, и меня быстро повязали бы, и уж подавно не дали возможности предупредить друга-подельщика. А раз так – то остается шанс. В чем заключается этот призрачный шанс, будет ясно, когда я доберусь в общежитие.

Я подбадривал себя такими мыслями. Но порой вдруг терял самообладание, и мне казалось, что все гораздо хуже, что во время разговора за спиной Сашки стояла следователь с хищным лицом ворона. Она диктовала ему слова, и это обычная уловка, чтобы поскорее выманить меня.

Такая сумятица мыслей не оставляла меня на протяжении всего пути. Стыдно сознаться, но я даже шел медленнее обычного.

Около входа в общежитие я на всякий случай огляделся. Милицейской машины не видно, и «копейки» Ворониной не наблюдается – уже неплохо. Можно смело шагать внутрь.

Но на самом пороге меня развязно окликнули:

– Парень, закурить не найдется?

Ох, не люблю я подобные вопросы да еще в таком тоне, хотя и не боюсь их. Сама постановка вопроса предполагает отрицательный ответ, за которым обычно следует выяснение, не врешь ли ты, козел, а если не врешь, то все равно – сволочь и гад, раз не предусмотрел, что у тебя могут попросить закурить хорошие пацаны.

Сигарет у меня, конечно, не было. Я обернулся, чтобы вежливо об этом сообщить. Глаз успел заметить только плечо просившего. Далее вспышка в голове, искры из глаз, и ватная темнота.

Паршиво и муторно – вот первое, что я почувствовал, когда очнулся. Глаза еще были закрыты, тело покачивалось, в голову била назойливая музыка. Веки разлепились тяжело, у переносицы скопилась вязкая слизь. Передо мной стелилась пустая загородная дорога, ни фонарей, ни домов, лишь мрачный лес вдоль обочины. Я сидел на переднем кресле автомобиля. Тяжелая голова с трудом повернулась к водителю.