Барбара Вуд - Звезда Вавилона Страница 28

Он посмотрел на нее, и в его взгляде была такая неподдельная благодарность, что ей пришлось отвести глаза.

Зазвонил телефон, и они вздрогнули от неожиданности. Это было автоматическое рекламное сообщение, Гленн сразу положил трубку. Потом он заметил мигающую лампочку на автоответчике. Было несколько пропущенных звонков. Они с Кэндис выслушали соболезнования, предложения подключиться к кабельному телевидению, еще кто-то ошибся номером. И затем:

— Профессор Мастерс, это опять Элай Константин. — Говорит по-английски с сильным акцентом. — Сожалею, что на все ушло так много времени, но вы понимаете, бюрократы с оформлением бумаг, взятки… Теперь я могу отвезти вас в Джебель Мара. Но очень важно, чтобы вы сразу же выехали в Дамаск. И я должен предупредить вас: здесь очень опасно. Вы приезжаете на свой страх и риск, профессор Мастерс. Сегодня ко мне приходил человек и спрашивал, могу ли я доставить его в Джебель Мара. Я ответил, что ничего не знаю о таком месте. Боюсь, у вас появились соперники.

— Дамаск! — воскликнула Кэндис. — Значит, ваш отец на самом деле планировал раскопки. И Джебель Мара тоже существует! Но как мог кто-то еще узнать об этом месте? Профессор разговаривал только со мной.

Гленн, все еще сжимая в руке свернутое письмо отца, словно не зная, как его раскрыть, ответил:

— Из корреспонденции в украденной папке. Должно быть, Сергей Басков написал отцу о Джебель Мара.

— Теперь у каждого есть по фрагменту головоломки, — сказала Кэндис, представив себе погоню за сокровищами по всему миру.

Гленн взял телефон и позвонил в участок. Положив трубку, он сообщил Кэндис:

— По взломам ничего нет. И мы до сих пор не можем найти Фило Тибодо. — Он обдумывал последнее слово Константина: «соперники».

Убийца его отца отправился на поиски Звезды Вавилона. Это означало, что ему тоже придется поехать.

Он снял шляпу, на этот раз из черного фетра с атласной лентой, и аккуратно положил ее на письменный стол. «Словно в старых обрядах», — подумала Кэндис, наблюдая, как он развернул письмо, сделал глубокий вдох и поднес бумагу к свету, взяв себя в руки и приготовившись принять все, что было в нем написано.

Когда он громко прочитал: «Дорогой сын», Кэндис сказала:

— Вы не обязаны читать его мне.

— Вы теперь часть всей этой истории, доктор Армстронг. Вы имеете право знать, о чем говорится в письме. — Но не это было настоящей причиной. Гленну было спокойнее зачитать письмо вслух, поделиться личным с Кэндис, отогнав от себя на время горестные мысли о смерти отца.

— «Дорогой сын, — начал Гленн. — Если ты читаешь это письмо, значит, я мертв либо из-за несчастного случая или естественных причин, либо из-за происшествия на раскопках в Сирии. Возможно, я умер до того, как отправился на поиски, которые я теперь прошу тебя завершить вместо меня. Если я похоронен в Сирии, то умоляю тебя продолжить то, чем я там занимался. Прости меня, сын, я пишу в спешке, потому что мне грозит смертельная опасность. Теперь из-за меня и тебе тоже. Есть очень важные вещи, о которых я должен рассказать тебе. Но сначала я хочу помириться с тобой».

Глаза Гленна щипало от слез, пока он читал слова отца в свете угасающего дня. Кэндис включила настольную лампу.

— «Ты, наверное, уже просмотрел мои вещи, и то, что было в банковской ячейке. Теперь ты знаешь из писем Сергея Баскова, что Звезда Вавилона находится в Джебель Мара. Так как я считаю, что Звезда приведет тебя к потрясающему открытию, связанному с Восемнадцатой династией Древнего Египта, я советую тебе обратиться за помощью к доктору Кэндис Армстронг. Возможно, ты помнишь, как мы вместе с ней работали над Соломоновым проектом. Она хороший человек и высококлассный египтолог. Кроме того, ей можно доверять».

Тени наполняли комнату, подбираясь все ближе, словно прислушиваясь.

— «Мы думаем, что мудрость приходит с возрастом, — писал Джон Мастерс. — По крайней мере, я так думал. Но это не так. Что приходит к нам с возрастом, так это понимание того, что мы не стали мудрее».

Гленн остановился. Прокашлялся. Подошел ближе к свету лампы.

— «Я могу только представлять, как ты чувствовал себя после смерти матери. Я был слишком опустошен, чтобы утешать тебя. Сколько раз я желал, чтобы мне хватило мужества побороть гордость и поговорить об этом с тобой! Но зачастую, когда люди вместе, все получается не так, как хотелось бы. Я провел всю жизнь, складывая в единое целое разбитые на мелкие кусочки вещи, теперь то же делаешь и ты, сын, работая детективом. И все же наши собственные разрушенные отношения мы не можем восстановить. Я знаю, ты думаешь, что я считаю недостойной тебя работу полицейского, — продолжил Гленн напряженным голосом. — Это не так. Я горжусь тобой. Но я слишком упрям, чтобы сказать тебе об этом. Если ты читаешь это письмо, значит, я не смог сделать первый шаг в примирении с тобой. Это значит, что я мертв. Если так и произошло, то, пожалуйста, сын, знай, что я люблю тебя всем своим существом, что я всегда любил тебя, и я так горжусь тобой, что у меня нет слов, чтобы выразить все свои чувства».

Гленн протер глаза ладонью. Кэндис ждала.

За окнами опять пошел дождь. Гленн придвинулся еще ближе к лампе, письмо дрожало в его руке.

— «Теперь к делу. Сын, я передал тебе целый ворох тайн и загадок, состоящих из одних вопросов без ответов. Есть еще кое-что, о чем ты должен знать: долгие годы я оберегал тебя от этого. Мне следовало давно рассказать тебе о Морвене и Свечении».

Кэндис затаила дыхание. Свечение!

— «Пришло время узнать правду. Я скрывал ее от тебя только ради твоего блага. Ты никогда не знал о настоящей работе твоей матери». — Гленн замолчал, нахмурившись. Ее настоящей работе? — «Ты должен сам обо всем прочитать, — продолжил он, — в ее дневнике. Я никогда не показывал его тебе. После ее смерти я убрал его. Он лежит в ее столе, где она всегда хранила его. Прочитай дневник, сын. Ты должен узнать, с чем имеешь дело и с какими силами тебе предстоит столкнуться».

Гленн посмотрел на потолок, словно пронзая взглядом штукатурку и перекрытия, чтобы увидеть дневник в ящике стола.

Он заканчивал читать письмо:

— «Фило Тибодо — безумец. Он поверил Нострадамусу и всерьез воспринял пророчество века седьмого, четверостишие восемьдесят третье. Не дай Фило заполучить Звезду Вавилона — он использует ее во зло. Я говорю не о чем ином, как об Армагеддоне, потому что думаю: он замыслил великое опустошение…»

Гленн остановился.

— Продолжайте, — попросила Кэндис.

— Это все. Больше ничего нет. На этом месте его прервали. — Он смотрел на последнее слово и пустое место за ним, на котором прозвенел дверной звонок и жизнь старика подошла к концу.