Светлана Климова - Ловушка горше смерти Страница 29

Визит участкового возымел свое действие. На какое-то время Марка оставили в покое, и он с удвоенной энергией занялся делом, покупая, словно в горячке, и практически ничего не продавая. За месяц он спустил все, что заработал на швейцарцах, зато стад обладателем еще нескольких холстов, истинная ценность которых была известна только ему да десятку специалистов. В их числе были работы Матюшина, Ольги Розановой, Терентьева, Митрохина, причем великолепные, из тех, что могли бы сделать честь Музею Гугенхейма.

Теперь то, что лежало в дракинском тайнике, стало напоминать ядерное устройство, приближающееся к критической массе. Марк физически ощущал давление, исходящее оттуда, и сопротивляться ему был не в состоянии. Эти вещи были больше, чем он сам, и теперь они управляли его поступками. А поскольку от природы он не принадлежал к числу тех, кто способен наслаждаться обладанием сокровищами в одиночку, Марк стал искать — почти неосознанно — какой-либо выход.

Он оказался до смешного простым. На одной из вечеринок в Протвине Марк познакомился с заведующим Домом культуры института — пятидесятилетним бородатым фанатиком в круглых очках. Ввалившимися щеками и пылающим взором заведующий напоминал библейского пророка. Как и положено пророку, он глотал слова, махал руками и был полон энтузиазма. Во вверенном ему очаге досуга процветала всяческая левизна — наезжали модные лекторы из столицы с чтениями о христианском ренессансе в России, ставились силами клубного театра невероятно модернистские спектакли, где все актеры были облачены в мешковатые балахоны, а сцену затягивали серым сукном, в фойе экспонировались абстрактные акварели академика-ядерщика, скромно поименованные «Имматрикуляция». преимущество — прибытие работ ожидалось из Москвы. Никто не мог предположить, что на самом деле коллекции предстояло преодолеть всего четыре километра.

Эта-то дилетантская мазня и подтолкнула Марка. В разговоре с энтузиастом, бывшим слегка навеселе, он исподволь намекнул, что располагает небольшой коллекцией живописи. Тот заинтересовался, когда же Марк назвал некоторые имена, едва не лишился сознания. Вцепившись в ворот рубахи Марка обеими руками, он не отпускал его до тех пор, пока Марк не дал слово, что, если завклубом добьется разрешения в Управлении культуры, он предоставит картины для экспозиции хотя бы на пару дней.

Посмеиваясь, Марк согласился, заранее зная, что Управление культуры тут ни при чем. Разрешение придется добывать у начальства того капитана, что гулял с ним в благословенной приречной долине двумя неделями раньше. Риск был огромный — и все же Марк готов был рискнуть. К тому же вероятность события была исчезающе малой.

Однако не прошло и недели, как пророк добился своего. Было похоже, что в инстанциях возобладали оперативные соображения — выставка, хоть и в отдалении от Москвы, вызовет ажиотаж, и следует ожидать появления крупных фигур, что позволит отснять персонажи и зафиксировать те или иные связи. Вместе с тем был отчетливо сформулирован запрет на показ авангардной живописи двадцатых, а также современных работ, но Марк к этому и не стремился.

Два дня ушло на обсуждение деталей. Следовало исключить всякий элемент случайности. Несомненно, что в толпе посетителей будет вертеться немало оперативников, ловя разговоры, но во время работы экспозиции тронуть ничего не рискнут — вокруг полным-полно иностранцев, резонанс может получиться чрезвычайный. Два дня показов — максимум. Марк привозит работы утром в субботу, все уже должно быть готово вплоть до места под каждую, час-другой на монтаж — и открытие. В афише объявить четыре дня. В воскресенье вечером, незадолго до закрытия клуба, мгновенный демонтаж и эвакуация. На его стороне было серьезное Сообщив о предполагаемом событии кое-кому в Москве, Марк занялся подчисткой мелочей и к вечеру пятницы был готов. Днем он уехал в Москву, побывал дома, а вечером сел в поезд, проходящий через Серпухов, рассудив, что в электричке «пасти» его проще простого.

Переночевав у Михаила, рано утром он вышел на трассу, поймал такси, направляющееся в Серпухов, вернулся с ним в Дракино и погрузил картины. Это было самое слабое место плана: расколоть этого таксиста ничего не стоило, но тут приходилось полагаться только на удачу — остальной транспорт был местный, что являлось еще худшим вариантом. Впрочем, за полсотни таксисту удалось внушить, что на любые расспросы следует отвечать, будто он подхватил Марка с багажом на железнодорожном вокзале.

В восемь тридцать Марк был на месте. То, что он увидел у Дома культуры, поразило его. Шеренга отполированных лимузинов выстроилась у бокового подъезда, а у центрального входа солидно переминалась небольшая кучка прилично одетых людей, среди которых он наметанным взглядом сразу выделил директоров двух крупнейших комиссионных магазинов, а также четверку широко известных коллекционеров и любителей. Поодаль стояла еще одна группка неясных фигур, больше всего походивших на партийных работников средней руки. Выходило, что, дабы оказаться на месте к открытию, эти люди поднялись не позднее шести.

Марка с его поклажей приняли ребята заведующего — и работа закипела.

Экспозиция открылась ровно в десять, как и намечалось, не без некоторой, впрочем, заминки в самом начале, когда уполномоченный Министерства культуры, обнаружив на афише под словами «из коллекции Марка Кричевского» убористый текст: «сложившейся за последние лет», впал в транс и категорически потребовал замены — иначе может возникнуть превратное впечатление, что в СССР жровища живописи валяются буквально под ногами. Марк насмешливо фыркнул, послали за художником, и пять" заменили на «двадцать». Таким образом выходило, что упомянутый вундеркинд с неполных пяти лет предавался благородной страсти собирательства.

Все происходящее напоминало блюдо, приготовленное на скорую руку, — получилось вроде недурно, но никак не понять, почему и каков рецепт. Тем не менее эта случайная экспозиция оказалась впоследствии первой за шестьдесят лет выставкой одного частного собрания, отчего и вошла в анналы. Однако те, кто пытался потом повторить этот эксперимент, неизменно встречали жесткий отпор властей. Походило на то, что Протвино и в самом деле было своего рода полигоном для спецслужбы, приноравливавшейся к условиям пос-лехельсинкского детанта. Марк сыграл внаглую и неожиданно выиграл. Теперь оставалось одно — с достоинством отступить в тень, не понеся серьезных потерь.

Народу в вестибюле, где висели полотна, набилось как сельдей в бочке.

Весь научный городок был здесь, наши и не наши, Марка сейчас же представили знаменитому математику, членкору, который полгода спустя отбыл в Штаты.