Барбара Майклз - Сыновья волка Страница 29

Кризис разразился сегодня во второй половине дня. Я пошла на утреннюю прогулку как обычно. Гуляя вдоль фасада, я смотрела на окна Ады – занавески были отдернуты, но так и не заметила ее личика, и маленькая ручка не помахала мне в знак привета. Такое случалось и раньше. Но почему-то меня охватило неприятное предчувствие. Силен, наверное, мой инстинкт, раз он часто преобладает над здравым смыслом.

После обеда я снова постучала в ее дверь. Ни звука в ответ. Я заглянула в замочную скважину, но с той стороны был вставлен большой ключ, как и раньше. Тогда я взяла ручку, которой писала, и попыталась вытолкнуть ключ. Я уже была почти уверена, что Ада больна и умирает, лежит на огромной кровати, бледная и тихая.

Ключ выпал под моими неловкими, но настойчивыми усилиями, и громко, как камень, стукнулся о не покрытый ковром пол. Я заглянула в свободное теперь отверстие, уверенная, что увижу там самое плохое.

Комната была чисто прибрана и выглядела нежилой. На туалетном столике пусто. Ни щетки для волос, ни зеркальца, ни флакона духов, ничего.

Когда прошла первая волна паники, я попробовала порассуждать. Нечего и пытаться добыть с пола упавший ключ. Дверь (и как это я раньше не замечала?) была толстой, как тюремная, и в степс подогнана точно и прочно, как секретная панель. Ни малейшей щели, даже внизу. Я выбежала в коридор. Дверь из коридора в комнату Ады тоже была заперта. Упав на колени, я приложила глаз к замочной скважине. Теперь я увидела кровать. Пустую, аккуратно заправленную, накрытую покрывалом, сверху лежали подушки, полог раздернут и привязан по сторонам шнурами.

Я знала, что надо делать. Но боялась. Не его, пока еще не его, боялась узнать правду, которая превзойдет мои самые худшие опасения. Еще тлела надежда, что найдется объяснение случившемуся. Сейчас наверняка последует неприятная сцена, но я должна все узнать. Он был в библиотеке. Я постояла у двери, сжимая руки, пытаясь унять их дрожь. Я не должна выказывать страх, что бы ни случилось. Это сразу лишит меня всех преимуществ неожиданного вторжения. Мой первый стук был жалкой попыткой – так, едва слышно, не стучат, скорее скребутся слуги. Сравнение придало мне немного храбрости, и, подняв руку, я громко стукнула по двери.

Знакомый глубокий голос разрешил войти. Он смотрел на меня с доброй понимающей улыбкой, как всегда. Но улыбка исчезла, едва он увидел мое состояние – белое лицо и испуганный взгляд.

– Что случилось, Харриет? Ты не больна, дорогая?

Я пыталась подобрать слова, чтобы деликатнее выразить свое состояние, но как только я открыла рот, с моих губ слетела единственная фраза:

– Что вы сделали с Адой?

Если он накричит на меня, я отвечу тем же. Если изобразит неведение, фальшивое удивление, я все ему выскажу. Вместо этого, он рассмеялся. И я сразу почувствовала себя глупым наивным ребенком.

– Я должен был догадаться, что ты все узнаешь. Несмотря на мой запрет не вступать в контакт с ней, – спокойно заговорил он, – иди сюда и садись, Харриет. Придвинь стул ближе. У меня такое чувство, что понадобится усилие, чтобы убедить тебя. И ты поймешь, я уверен, мы ведь всегда так отлично понимали друг друга, нельзя, чтобы сейчас наша дружба потерпела поражение.

Я сделала, как он просил, в последний раз. Этот странный гипнотический взгляд всегда подавлял мою волю, как будто невидимой нитью соединяя нас.

– С Адой абсолютно все в порядке, – продолжал мой опекун с тем же хладнокровием, – но она упряма и непослушна.

– Она любит Дэвида, – сказала я и сама удивилась своим словам.

– Да, любит, – сухо согласился мистер Вольфсон, – так дитя тянется к блестящему ножику, но мы же не даем ему в руки такую опасную игрушку. Ты согласна, не правда ли? Разве можно разрешить Аде, чтобы эта любовь, как ты называешь, получила продолжение? Ты будешь с легким сердцем считать цыганское отродье своим кузеном? Видеть рядом с Адой неотесанного деревенщину, который станет мужем, хозяином ее состояния и ее самой?

– Что вас больше заботит – состояние или она сама?

– То и другое. – Мистер Вольфсон бросил вдруг на меня такой страшный взгляд, что я отпрянула. – Если бы другой человек задал мне подобный вопрос, я бы ударил его. Харриет, Харриет, я мечтал о твоем разумном и участливом сочувствии к моему поступку. Ты должна выказать дух разума, который всегда восхищал меня в тебе. Скажи, что ты согласна со мной.

Взгляд, улыбка, вкрадчивый голос – я чувствовала, что слабею.

– Конечно, я согласна. Она не может выйти за него. Но... любовь...

– Хорошо, пока этого достаточно.

Он взял мои руки в свои. Я позволила ему, потому что была слишком несчастна и подавлена, чтобы сопротивляться. И знала его ответ на мое последнее, чисто женское возражение.

– Любовь. Это большое слово, Харриет. Ты уверена, что понимаешь его значение?

– Нет. Действительно, я никогда...

– Никогда? Я и забыл, как ты юна и неопытна. Харриет, существует много видов любви. Той, которую тебе рисует воображение, просто не существует, разве только в мыслях молоденьких наивных девушек. Ада думает, что влюблена. Ты веришь, что такая любовь продержится хотя бы год в браке с человеком, у которого с ней ничего общего – ни воспитания, ни умения вести себя в обществе, ни знания мира, в котором она выросла?

Голос его стал низким, он странно звучал, как будто я слышала его издалека. Я сидела, нагнув голову, глядя на длинные мускулистые руки, державшие мои, и мое сердце так стучало, что, казалось, должны были вздрагивать рюши на платье.

– Разумеется. Любовь между мужем и женой основана на общности класса и воспитания. Любовь проявляется в браке со временем. Ада не способна на подлинную страсть, Харриет. Она не похожа на тебя.

Господи, помоги мне, подумала я, сидя неподвижно, как будто загипнотизированная его голосом и прикосновением рук. Он все еще держал мои руки в своих, и теперь я вдруг ощутила, как оп незаметно, мягко, но настойчиво притягивает меня к себе. Я была безвольна, как глупая тряпичная кукла, и чувствовала, как поддаюсь. Теперь я клонилась к нему, меня удерживали только его руки, и ощущала в себе ужасный огненный поток... Голос продолжал обволакивать, убаюкивать... И вдруг последняя фраза дошла до моих ушей, она сразу вернула меня в реальный мир: «После того, как она проведет с ним ночь или две...» На мой затуманенный мозг эти слова подействовали как ледяной душ. Сразу вернулась ясность сознания, и мир предстал таким, каким был на самом деле, магия его гипнотического, лениво растягивающего слова голоса была разрушена. Я как будто вернулась издалека и поняла, что пытаюсь высвободить руки, которые оп не хотел выпускать.