Irene - Эфффект линзы Страница 29

— Ну…

— Вы знаете, сколько у нас в классе девочек?

Я вспомнил примерное расположение по партам учеников в 11-А.

— Одиннадцать, кажется…

— Одна. Я одна. Мне семнадцать лет… а я еще ни разу…

Я озадаченно свел брови. Нет, меня совершенно не удивило то, что она сказала, но я не мог понять, как это связано с той сумасшедшей истерикой, которая так испугала меня.

— Вик… я ничего не понимаю…

— Блин! — от раздражения она хотела быстро вскочить с дивана, но ее качнуло в сторону и она чуть не подвернула ногу. — Неужели это не понятно?! Ну… мне ведь уже семнадцать… и мне постоянно приходится врать… Я не могу слышать эти разговоры… Меня тошнит от них! Это капец какой-то…

Она опять всхлипнула, и я потянул ее за руку назад на диван. Казалось, девушку окончательно покинули силы и она, уткнувшись лицом в мое предплечье, снова разрыдалась. Я почувствовал себя последним идиотом.

— Мои подруги смеются… им весело… а я… как представлю… — запинаясь, бормотала Вика. — Просто я… проблема не в том, что у меня не было шансов или там пацаны… не обращают внимания… я просто… просто… физически не могу… Я боюсь, я так боюсь этого…

Я подумал о том, что завтра она будет готова убить меня за то, что я слышал это ее признание. Как убивают лишнего свидетеля.

— Почему ты боишься?

— Потому что они рассказывали, как это было!!!

— И все?

— Нет, не все! — Вика яростно замотала головой. — Знаете, почему я бросила Литвиненко?

Я смотрел на нее широко распахнутыми глазами, не шевелясь, будто загипнотизированный.

— Почему?

— Потому что с ним… в общем, когда я испугалась… как дура… он ничего не понял. Я думала, он убьет меня. У меня все ноги… потом… в синяках. Это был ужас… но я ударила его чем-то по голове и убежала…

Второй раз за сегодня внутри меня вдруг вспыхнула необъяснимая, несвойственная мне ярость, на секунду лишившая меня дара речи. Вика опустила взгляд в пол, горько всхлипнув, и покачала головой.

— Я больная… я урод какой-то… как это может быть? Мне семнадцать лет уже…

— А мне — двадцать четыре и я ни разу не пробовал суши. Вика! — Я слегка коснулся ее подбородка и поднял вверх ее лицо. В ту же секунду во мне испарились остатки профессиональной беспристрастности и вообще — всяческого здравого смысла. — Послушай! Перестань себя накручивать! Дело не в тебе… И это не изъян, не дефект и не соревнование. Я уверен, что половина из твоих одноклассниц врет. А вторая половина, которая любит об этом поговорить, просто хочет выглядеть умнее и взрослее. Ты тоже хочешь быть похожей на них? Тебе тоже нужно рассказывать, с кем и где ты спала, чтобы казаться кому-то умнее?

Я рисковал. В ту секунду мне показалось, что она больше никогда не станет со мной разговаривать.

— Я не знаю… Но ведь… если у меня не так, как у всех… то я… то я… какая-то ущербная…

— Опиши мне свой страх.

Вика устало опустила веки и закрыла лицо руками.

— Не знаю даже, как… поначалу просто очень страшно было, я не решалась… а после Литвиненко вообще кошмар… внутри будто что-то сжимается… и так… прямо трясти начинает… как сегодня… Они же рассказывали… мне кажется, я умру от боли, если…

Она резко оборвала свою путанную речь, но, пересилив смущение, взглянула на меня. Я тихонько убрал с ее лба налипшие мокрые волосы и помог подняться с дивана. Вика немного протрезвела и, видимо, теперь ее голова стала тяжелой и гудела, как ветер в жестяной трубе.

— А вот это и есть твоя проблема. Если хочешь… мы можем подумать, что с этим делать…

— Не знаю… я устала очень…

— Хорошо. Идем домой.

Я закрыл кабинет, пока Вика, прислонившись спиной к стене, вытирала слезы маленьким платком, и мы так же незаметно прошмыгнули вниз, к полуприкрытой двери подвала.

За всю дорогу к Викиному дому мы не проронили ни слова, и я только чувствовал, как крепко, железной хваткой, она сжимает рукав моей куртки, будто боится, что сбегу и брошу ее одну в осенней темноте. Мы остановились в ее подъезде, подбирая нужные слова. В голове роилось столько мыслей, что выбрать одну, подходящую, не удалось ни мне, ни Вике — так и простились молча, одним взглядом.

Я понуро брел домой узкими одинаковыми улицами с плохим асфальтом. Окружающая обстановка сливалась для меня в один сплошной матово-черный фон, лишь изредка разбавляемый оранжевыми огоньками светящихся окон. Не помню, о чем я думал. Не помню, что чувствовал. Уже у себя в квартире я без сил упал на кровать, не снимая куртки. Ни фига себе сходил за сигаретами! Да… видимо, уснуть сегодня не удастся…

Я потер уставшие глаза и несколько раз энергично взмахнул руками. Кто-то говорил, что когда умираешь от сонливости, нужно хорошенько растереть уши. Я ухмыльнулся, представив, как странно буду выглядеть с красными ушами, но потом все же решил попробовать — уж лучше, чем с самозакрывающимися веками. Да, уснул я сегодня только к трем часам ночи. Но зато после долгих размышлений стал куда лучше понимать вчерашнюю историю Вики. И теперь главное — это сосредоточиться на чем-то кроме нее…

Вплеснув в себя две чашки кофе, я все-таки собрался с мыслями и ушел с головой в работу. Удивительно: моя школьная деятельность почему-то постоянно заставляла изучать что-то новое — от психотерапии самоубийц до сексологии. Внезапно я вспомнил о той странной девчонке на могиле Лехи и опять углубился в медитативный транс, подозрительно похожий на сон, разглядывая буквы в книге как стройные ряды бессмысленных символов. Немного зная Литвиненко, я запросто мог представить его рядом с Ольшанской. Но чтобы он увлекся юной готессой?! Я почесал затылок, парой движений размял шею и вдруг вздрогнул от нерешительного стука в дверь.

— Вперед, я здесь!

— Можно?

Почему она появляется, как только я вспоминаю о ней? Или просто вспоминаю о ней слишком часто, так же, как и вижу ее?..

Вика остановилась на пороге, в нескольких метрах от меня, не решаясь приблизиться. Я тут же заметил тот виноватый стеснительный взгляд, который обычно бывает на утро у тех, кто плохо помнит вечер.

— Привет. Как себя чувствуешь?

— Как курица в духовке. Вроде теплая, но не живая.

— Зловещая метафора, однако… — я улыбнулся и подошел к ней сам. — Досталось от родственников вчера?

Ольшанская помотала головой. Сегодня она выглядела немного лучше, чем прошлым вечером, но лицо было настолько бледным, что и вправду казалось неживым.

— Ясно.

— Кирилл Петрович… — Вика вдруг подняла на меня взгляд и синева ее глаз загорелась таким страстным умоляющим огнем, что я невольно отступил на шаг назад. — Кирилл Петрович, простите меня, пожалуйста! Пожалуйста! И за Машу, и за вчера, за все…