Людмила Толмачева - Блюз на земляничной поляне Страница 3

Тряхнув головой, Марфа вышла из оцепенения, встала с пенька, надела на плечо ставшую обузой сумку и отправилась в путь. Как говорится, куда глаза глядят.

Пробравшись сквозь густой подлесок, состоящий из юных березок и низкорослого пушистого ельника, она остановилась, пораженная открывшимся простором. Перед ней раскинулась утопающая в солнечном свете широкая поляна, пестрая от многочисленных цветов. Оказалось, что по ней нельзя и шага сделать, чтобы не наступить на кустик переспелой земляники. Такого обилия диких ягод ей еще ни разу не доводилось видеть. Ползая на коленях, она собирала их в горсть и тут же съедала, не чувствуя насыщения, желая лишь одного, чтобы земляника никогда не кончалась. Липкий ароматный сок выкрасил лицо и ладони в алый цвет; колени зудели, исколотые стеблями трав, но она не обращала на это внимания, продолжая с жадностью медвежонка поедать лесное лакомство.

Однако усталость вынудила ее остановиться. Улегшись тут же, где только что сорвала последние ягоды, она посмотрела на небо.

Закатное солнце окрасило небо в нежные золотисто-розовые тона.

Лишь на востоке оно оставалось ярко-голубым, с плывущими там-сям белыми парусами облачков.

Звонкое цыканье кузнечиков, птичье многоголосье, жужжание шмеля…

Ах, если бы она была не одна в этом царстве!

И словно откликом на эту мысль откуда-то издалека раздалось пение.

Вновь тот же голос и его нездешние интонации!

Что это? Галлюцинации? Мираж? У нее горячка?

Когда-то в детстве она объелась садовой земляникой, и у нее подскочила температура. Не повторилась ли эта история снова?

Нет, при чем тут земляника? Ведь этот голос она слышала раньше, еще до поляны, сидя на пеньке!

Марфа резко поднялась, подхватила ненавистную сумку и, словно под гипнозом, пошла на голос. А он вибрировал, то приближаясь, то отдаляясь, становясь едва уловимым, потом исчезал вовсе… В такие моменты Марфа не знала, куда идти, боялась сбиться с дороги, потерять этот необычный ориентир…

Все чувства, кроме слуха, она «отключила», чтобы ничто не мешало ей чутко воспринимать пение и идти к цели. Даже зрение наполовину убрала. Шла, опустив голову и смотря под ноги. Несколько раз она натыкалась на деревья, но упрямо не поднимала взгляд.

Вечер сгустил краски, положил глубокие тени под кусты и деревья, обострил запахи и уронил на траву холодную росу. Но Марфе эти перемены ни о чем не говорили, она попросту не замечала их, целиком сосредоточившись на голосе.

Незаметно подкралась ночь. А Марфа все шла и шла, порой удивляясь, почему голос не приближается настолько, чтобы стать достаточно внятным. Когда же, наконец, она увидит источник этого странного пения?

Ей захотелось отдохнуть, набраться сил для дальнейшего пути. Отступать она не собиралась. Бросив сумку на землю, в изнеможении плюхнулась рядом и обвела усталым взглядом местность.

Облитая лунным светом поляна показалась очень знакомой. Приглядевшись, Марфа сообразила, что это та самая земляничная лужайка, которую она покинула часа два назад.

Господи… Неужели, все это время она шла по кругу? Да-да! Иначе, как объяснить это дежавю.

А поляна, без всякого сомнения, та же! Вон и огромная ель справа, стоящая на опушке… И приметная коряга, что торчит из земли, похожая на якорь… Все это сохранила зрительная память, а ей можно верить.

Сердце учащенно забилось, страх, маленьким комочком сидевший где-то под ложечкой, вновь зашевелился и начал расти как снежный ком.

Без паники, приказала себе девушка. Надо вновь положиться на логику и найти правильное решение.

Ах, если бы не жажда! Так хочется пить! Все мысли о воде, и соображать на отвлеченные темы все трудней и трудней.

Нет, надо думать о том, как выбраться из этого заколдованного круга.

Итак, она идет по окружности, а звук остается неизменным. Он колеблется, вибрирует, растворяется в пространстве, но ясным, громким, различимым по тембру и высоте, никак не становится.

Чертовщина какая-то! Боже, как хочется пить!

Нет, о воде ни слова! Надо мысленно нарисовать круг. Так… Нарисовала. Теперь представить себя… Вот она, Марфа Сурепкина, у которой вынесло мозг от жажды и она ни черта не соображает…

Не отвлекаться на постороннее!

Ладно. Вот она, искусанная комарами, с идиотской сумкой на плече, идет, нет, скорее, ползет по этому адовому кругу и все время к чему-то прислушивается.

Наверное, у нее глюки начались от подножного корма, которым она питается уже сутки…

Ну и ну! Она еще и смеется! А силенок-то уже тю-тю. И глаза слипаются. Не хватало снова провалиться в обморочный сон и дрыхнуть на сырой земле, как бомжиха. Ей, между прочим, еще рожать предстоит. И желательно через год. Сколько еще пустоцветом маяться? Вот найдет подходящего мужика, пусть даже женатого, с хорошими данными и…

И впрямь, съела что-то, галлюциногенное. Иначе не объяснить эти загибы мысли. Сидеть посреди тайги, без воды и пищи, и мечтать о розовом карапузе от проезжего молодца. Полный улет!

На чем она остановилась? Ага! На окружности. Надо вспомнить геометрию. Что такое окружность? Это кривая… замкнутая линия… у которой есть радиус. Радиусов можно начертить много, целую кучу, и все они одинаковые… все норовят попасть в одну точку, в самый центр…

Ой, кажется, она засыпает… Только не это! О чем она говорила? Ах, да… О радиусах… При чем тут… Стоп! Ну что за дура! Это же ребенку понятно! Звук идет из центра этого круга! Из центра! Он равноудален от линии окружности, по которой она шла. Ей надо попасть именно туда, в середину круга.

Молодец! Есть еще порох… Но это всего лишь теория. Как на деле осуществить свой план? И снова думать, думать, думать!

Если мысленно начертить траекторию ее кругового движения, не всю, разумеется, а небольшой кусочек, к примеру, от этой поляны до той огромной ели, мимо которой она сегодня уже проходила, а затем провести от этого отрезка перпендикуляр, то он и будет началом радиуса, который должен привести ее в самый центр.

Главное, никуда не сворачивать, идти строго по этому перпендикуляру, то бишь радиусу.

Все! Хватит теории разводить, как говорится, вперед и с песней!

Кстати, а где же песня? Голос-то исчез. Теперь у нее нет главного ориентира, нет маяка. Плыть придется в полной темноте, без навигационных приборов, в одиночку, по неведомому курсу, где подстерегают опасности и даже сама…

Типун тебе на язык, Сурепкина! Тоже мне, Иван Конюхов! Слава богу, не с водной стихией приходится бороться, а всего лишь с бабьими суеверными страхами. Со всякого рода лешими и чудищами лесными… А если здесь реальные звери водятся? Например, медведи?

От этого предположения кожу стянуло судорогой, и сотни мелких иголок вонзились в тело. Марфа поежилась, опасливо оглянулась, настороженно вслушиваясь в ночные звуки.

Отбросить страх – как это трудно! Бывалому путешественнику и то не по себе бывает в дремучей чаще, да еще ночью, чего уж ожидать от нее, по сути, еще девчонки, пусть и квалифицированного специалиста, спортсменки…

Вот именно! Спортсменки! Куда подевались ее физические и моральные достоинства, которыми когда-то гордилась: скорость, выносливость, быстрота реакции, упертость в достижении цели?

Чего она разнюнилась, имея в своем арсенале столько средств?

Сейчас она встанет, пройдет двадцать шагов в сторону высокой ели и проведет перпендикуляр.

Больше не рассуждая, Марфа зашагала вдоль поляны, радуясь лунному сиянию – нечаянному помощнику в ее беде.

Отсчитав ровно двадцать шагов, она остановилась, повернулась влево на девяносто градусов и посмотрела прямо перед собой – впереди, на краю поляны рос какой-то кустарник, за ним белела тонкими стволами березовая роща. Над ее верхушками возвышалась раздвоенная крона гигантской березы.

На нее и надо ориентироваться!

Ни секунды не медля, девушка устремилась в сторону кустарника.

Очень скоро выяснилось, что ей предстоит продираться сквозь густой малинник. Именно малина, колючая, непролазная, оказалась серьезным препятствием. Но отступать было не в ее правилах. Сжав зубы, мыча ругательства, уворачиваясь от коварных веток, которые то и дело норовили попасть в глаза, Марфа упорно двигалась к своей цели.

Вот тебе и калинка-малинка! Только в песне этот образ милый и безобидный, а в жизни…

Изодранный костюм, расцарапанные в кровь руки, взвинченные до предела нервы – вот расплата за непрошенное вторжение в дикую природу.

Отдышавшись и бегло оценив урон, причиненный любимицей народного эпоса, она продолжила путь – раздвоенная березовая крона маячила в небольшом отдалении.

После пережитого экстрима, идти по березовому лесу было легко и даже приятно. Ноги пружинисто ступали по мягкому травяному покрову, руки были свободны, голову не приходилось склонять перед каждой веткой.

Луна вдруг пропала, спряталась за большое облако, и стало совсем темно. Смутно угадывались стволы берез, все остальное тонуло во мраке.