Линда Ховард - Нет больше слез Страница 3

Однако, она была удивлена, однажды на вечеринке в канун Нового года, поймав на себе его взгляд, полный желания. Реальность словно ударила ее кулаком в живот, словно «Джошуа» подул в свой рожок, и стены рухнули. Дэвид любил ее, а она любила его. Все было просто.

Они поженились, когда ей было двадцать один, как только Милла получила ученую степень, и вот теперь, в двадцать три она стала матерью. Она не сожалела ни об одной минуте, проведенной с Дэвидом. Милла все еще планировала преподавать, когда они возвратятся в Штаты, и продолжить свое образование, но она никогда не пожалеет о единственном решении, которое принесло ей маленькое чудо, которым был ее сын. С того момента как она поняла, что беременна, Милла полностью была поглощена процессом, и настолько влюблена в ребенка, что чувствовала, будто светится изнутри. То чувство стало теперь еще более сильным, Милла чувствовала связь между собой и Джастином, даже если он спал в другой комнате. И независимо от того, насколько уставшей она была, Милла наслаждалась этой связью.

Она встала с кровати и тщательно подоткнула подушки вокруг ребенка, не смотря на то, что Джастин еще не умел переворачиваться. Он спокойно спал, пока Милла быстро вымыла и расчесала свои короткие вьющиеся волосы, а затем оделась в один из свободных сарафанов, которые купила еще до беременности и теперь все еще могла надеть на располневшую после родов фигуру. Она весила теперь на пятнадцать фунтов больше, чем до беременности, но набранные килограммы не слишком ее волновали. Отчасти ей нравилась приобретенная мягкость форм, и Дэвиду конечно нравилось то, что ее груди изменили размер от B до D.

Милла подумала о ближайшей ночи и задрожала от нетерпения. Неделю назад Дэвид принес домой коробку презервативов из клиники, и присутствие этой коробки сводило их с ума. Они использовали презервативы раньше, недолго, до того как поженились. Потом Милла принимала противозачаточные таблетки, пока они не решили завести ребенка. Необходимость использовать презервативы напомнила ей те ощущения, когда они сходили с ума от желания и очень часто любили друг друга, неистово и жарко. Джастин зашевелился, его ротик зачмокал в поисках материнской груди. Синие глаза открылись, он замахал крошечными кулачками, издав хрюкающий звук, словно пытался сказать: «мне мокро, переодень меня», и пронзительно заревел. Оторвавшись от грез о занятии любовью с его папой, Милла взяла чистую пеленку и склонилась над ним, воркуя, пока переодевала сына. Джастину удалось сосредоточить пристальный взгляд на лице матери, и он уставился на нее, как будто ничто иное не существовало в его вселенной. Его ротик приоткрылся от удовольствия, и ни на минуту он не переставал дрыгать ручками и ножками.

— «There’s mommy’s baby», — напевала Милла, поднимая малыша на руки. Как только она устроила его на сгибе своей руки, Джастин начал искать грудь. — Сейчас мама тебя покормит, — добавила она, садясь и расстегивая лиф платья. Ее груди покалывали, и она вздыхала от удовольствия, поскольку ребенок поймал ее сосок и начал сосать. Милла раскачивалась взад вперед, играя с его пальчиками рук и ног, пока он жадно сосал молоко. Ее глаза были прикрыты, и она напевала колыбельную. Она смогла бы обойтись без грязных подгузников и бессонных ночей, но эту часть материнства не променяла бы ни на какие сокровища мира. Когда она держала сына на руках, ничто иное не имело значения. Джастин прекратил чмокать, и она положила его обратно, в то время как сама быстро позавтракала. Почистив зубы, она одела через голову хлопчатобумажный синий джинсовый слинг, и положила в него ребенка. Джастин притих, его головка была прижата к тому месту, где был слышен стук сердца матери, его синие глаза почти закрылись, поскольку он задремал. Захватив шляпу и корзину, проверив деньги в кармане, она отправилась на рынок. Путь занимал приблизительно половину мили. Яркое утреннее солнце обещало палящую полуденную жару, но пока воздух был прохладен и сух, и маленький открытый деревенский рынок был полон ранними покупателями. На прилавках лежали апельсины и ярко красный перец, бананы и дыни, лук. Милла рассматривала товары, иногда останавливаясь поболтать с некоторыми из деревенских женщин, поскольку они останавливались, чтобы посюсюкаться с ее малышом, пока она выбирала продукты. Джастин лежал сейчас в покрывале в форме зародыша, его маленькие ножки автоматически выбрали эту знакомую, за время, проведенное в материнской утробе, позицию. Милла держала свою шляпу так, чтобы она защищала ребенка от солнца. Мягкий, приятный бриз играл ее короткими, светло-коричневыми завитками и тонким белокурым пушком на голове малыша. Джастин пошевелился, его рот, похожий на бутон розы вновь начал делать сосательные движения. Милла поставила корзину и начала гладить крошечную спинку малыша, и он снова задремал. Милла остановилась возле прилавка с фруктами и продолжила оживленный разговор на ломаном испанском. Она понимала испанский лучше, чем говорила на нем, но им как-то удавалось поддерживать разговор. Она использовала свободную руку, чтобы указать на апельсины, которые хотела.

Она не видела, как они появились. Внезапно, по обеим сторонам от нее оказались двое мужчин, Миллу окружили жар и запах их тел, когда они приблизились к ней вплотную. Инстинктивно она начала отстраняться, но оказалась заблокирована их телами, прижимающимися к ней. Тот, что был справа, вытащил нож и перерезал ремни слинга, прежде чем Милла успела закричать. Время, казалось, остановилось, создавая впечатление стоп-кадра следующих нескольких секунд. Старуха отступила, на ее лице появилось испуганное выражение. Милла почувствовала что петля, которая привязывала Джастина к ней, начинает падать, и в панике схватила ребенка. Мужчина слева вырвал ребенка из ее рук и толкнул Миллу в сторону. Так или иначе, ей удалось сохранить равновесие, дикий ужас бился в ее груди, когда Милла бросилась на мужчину, крича и сражаясь, чтобы вырвать у него Джастина. Ее ногти царапали его лицо, оставляя кровавые борозды, и он отскочил назад. Ребенок проснулся и испуганно кричал. Беспорядочно движущаяся толпа рассеивалась, испуганная внезапным нападением.

— Помогите! — Кричала Милла, пытаясь забрать Джастина, но все, казалось, бежали от нее, а не к ней. Один из напавших снова попытался оттолкнуть ее, его рука оказалась на лице Миллы. Она укусила его, погружая зубы в его руку, впиваясь изо всех сил, пока не почувствовала кровь во рту, и он завопил в боли. Она вцепилась ему в глаза, впиваясь в них ногтями. Его вопли перешли в потрясенные всхлипы, и руки, державшие Джастина, ослабили хватку. Отчаянно, она вырвала из его рук сына, и прижала к себе, на один короткий миг поверив, что все позади. Но тут второй мужчина оказался сзади, и Милла замерла, парализованная обжигающей болью в спине. Ее тело билось в конвульсиях, она упала на землю, ее пальцы беспомощно царапали гравий. С ребенком, зажатым под мышкой, словно футбольный мяч, эти двое уже были далеко, один прижимал окровавленную руку к лицу и сыпал проклятьями. Милла лежала, растянувшись в грязи, пытаясь побороть боль и слабость, охватившие ее тело, боролась с неровным дыханием, стараясь закричать. Ее легкие, казалось, не могли больше втягивать воздух. Она попыталась встать — но тело не подчинялось ей. Черная завеса начала заволакивать ее сознание, и ей удалось лишь несколько раз простонать: