Салли Лэннинг - Гувернантка Страница 3

Энн ощущала тепло и силу его пальцев. Голос ее окреп.

– Неужели ты думаешь, что я нуждаюсь в твоей благодарности? – выкрикнула она, с ужасом чувствуя, как сильно он воздействует на нее.

Будь я проклята, если снова, словно глупая девчонка, влюблюсь в него. Мне двадцать восемь лет, я стала совсем другой. И он ничего не значит для меня. Ничего! Она попыталась вырвать руку. Невыносимая боль пронзила плечо, и Энн вскрикнула.

Мартин строго сказал:

– Ради Бога, лежи смирно. Ты ведешь себя так, словно ненавидишь меня.

Слегка озадаченная его непонятливостью, она спросила:

– А почему я не должна тебя ненавидеть?

К ее великому облегчению, он выпрямился и его рука упала вдоль тела; на лице мелькнуло непонятное выражение. Бесцветным голосом Мартин произнес:

– Ты ведь росла вместе с Келли.

– Я восхищаюсь Келли, – с вызовом заявила Энн. – Она мой идеал, и она была добра со мной, когда я так в этом нуждалась!

Правда, на свой, немного странный манер, и только тогда, когда это было удобно Келли; повзрослев, Энн поняла это. Тем не менее, в тот период жизни, когда она чувствовала себя ужасно одинокой, Келли учила ее танцевать, одеваться, красить губы, советовала, как разговаривать с мальчиками. Уделяла ей внимание. Гораздо большее, чем Нина, мать Келли.

– Восхищение – самое необъективное из чувств.

– Что ты можешь знать о чувствах?!

– Что ты имеешь в виду?

– Догадайся сам, Мартин, – устало проговорила Энн.

Лекарство уже начало действовать, пульсирующая боль в плече немного утихла, веки отяжелели, по телу разлилась лень, и теперь Энн хотела только одного – чтобы Мартин ушел. Дверь вдруг снова бесшумно открылась, и Энн с облегчением увидела такое знакомое лицо Брюса.

Брюс Уолден. был ее напарником. Он очень нравился ей своим спокойствием в трудных ситуациях и надежностью. На нем по-прежнему была форма, и выглядел он измученным. Энн тепло проговорила:

– Брюс… как хорошо, что ты подоспел вовремя.

– Да уж, – ответил он. – Дело могло бы кончиться для тебя худо, Энн.

– Воздействовать на здравый смысл было бесполезно, мальчишка был не в себе, поэтому я решила разозлить его. Надо было спешить, да и с девочкой вполне мог бы случиться серьезный нервный срыв.

Мартин издал едва слышный возглас. Если бы он не задержался на сутки в поездке, ничего бы не случилось. Это из-за него пострадала Тори! Не в силах думать об этом, Мартин повернулся к Брюсу.

– Меня зовут Мартин Крейн. Мою дочь спасла Энн. Видимо, это именно вы перехватили руку парня и не дали нанести второй удар?

– Брюс Уолден, – представился тот с широкой дружеской усмешкой, которая осветила его карие глаза. – Мы с Энн хорошая команда. Если не считать того, что она слишком часто нарушает инструкции.

– Правила для того и созданы, чтобы их нарушать, – пробормотала Энн.

– Боюсь, что когда-нибудь это станет для тебя последним правилом в жизни, – с некоторой мрачностью произнес Брюс. – И зачем надо было лезть на рожон? Питерс ведь уже начал говорить с ним.

– Брюс, но ведь только женщина может так взбесить мужчину, согласись. И потом, все кончилось не так уж плохо, верно?

Напарник безнадежно махнул рукой.

– Просто иногда ты пугаешь меня до оторопи.

Энн вполголоса произнесла весьма выразительное слово. Брюс приподнял брови и извлек из-за спины немного потрепанный букет.

– Вот, подобрал по дороге. Хотя говорят, что завтра ты будешь уже дома.

– Приедешь забрать меня? – спросила Энн.

– Конечно.

– Хорошо, – с удовлетворением произнесла она.

– Может быть даже приберу у тебя в квартире.

– Бардак в доме – признак творческой натуры, – с достоинством заметила Энн.

– Это признак того, что живущий в доме уборке предпочитает чтение мистических романов.

Мартин переступал с ноги на ногу. Легкая пикировка между этими двоими почему-то злила его. Значит, Брюс бывает в квартире Энн. Ну и что? Ему-то какое дело? Энн Дэвис для него только женщина, спасшая жизнь Тори.

И все же в ней было очарование, которого Келли оказалась лишена. И дело не только во внешности, не только в отваге, а в том, как глубоко она воздействовала на все его чувства. Мартин отрывисто сказал:

– Я проведу с дочерью в больнице всю ночь. Я зайду утром, Энн, узнать, как ты себя чувствуешь.

– Пожалуйста, не надо, – резко произнесла она. – Ты меня уже поблагодарил. Нам больше не о чем говорить.

Брюс опять приподнял брови, а Мартин упрямо заявил:

– Тогда я свяжусь с тобой позже. Уолден, еще раз спасибо – вы сделали великое дело.

– Это наша работа, парень.

Мартин вышел из палаты и зашагал к лифту. Он не привык, чтобы ему давали отпор. Да ему просто никогда не давали отпора. Женщины, казалось, находили его внешность вкупе с его деньгами совершенно неотразимыми, поэтому отпор приходилось давать ему. Вежливо. Дипломатично. Но суть всегда оставалась одна. Руки прочь!

Энн Дэвис его на дух не переносит. В этом нет никаких сомнений. Проклятье, она почти без сознания и, тем не менее, находит силы дать ему понять, что он худший из худших! И все из-за Келли. Которая вышвырнула его так же бесцеремонно, как пару сношенной обуви. Беда в том, что тогда это причинило ему боль. Более невыносимую, чем он соглашался признать.

В течение одиннадцати лет он прилагал все усилия, сначала чтобы сохранить этот брак, а потом – чтобы преодолеть те чувства, которые с первого же взгляда пробудила в кем Келли. Он потерпел поражение и в том и в другом, Отсюда его стремление давать отпор любой женщине, которая подбирается слишком близко или строит матримониальные планы.

Все это у него уже было. И повторения Мартин не хотел.

Нужно позвонить Келли утром; кажется, она дома, в Венеции, в живописном палаццо, принадлежащем ее второму мужу, Уго. Который, как оказалось впоследствии, ничуть не богаче Мартина. Правда, в числе предков Мартина не было стольких графов и герцогов. Их вообще не было. Если он редко думал о Келли, то о своем нищем детстве в одном из беднейших районов Чикаго не думал вообще.

Мартин, казалось, целую вечность ждал лифта, но в конце концов с облегчением открыл дверь в палату Тори. Девочка мирно спала в том же положении, в котором он оставил ее. У нее были синие глаза матери и сердцевидное личико. Но длинные прямые волосы были такими же черными, как у него, и от него же она унаследовала острый ум и способность отстаивать собственное мнение. Он любил ее с первого дня жизни, и все же крайне редко мог сказать, о чем дочь думает. Когда Мартин подошел и убрал с ее лица прядь волос, Тори даже не пошевелилась. То же самое ему хотелось проделать с волосами Энн, правда по совершенно иным мотивам, весьма далеким от чистой отцовской любви.