Эвелин Энтони - Шаг до страсти Страница 30

— Что же ты попросил его сделать?

Свердлов ел. Он ответил не сразу, и Джуди отложила вилку и сказала:

— Теперь я знаю, о чем ты думаешь. Просто мне было любопытно. Я ни о ком не спрашиваю. Можешь не отвечать.

— Я всегда могу соврать, — сказал он. — Ты не знаешь русского языка и не поняла. В среду он летит в Россию. Я попросил его разузнать кое-что о моем секретаре, который заболел, пока я был на Барбадосе. Его отправили домой. У меня теперь новый секретарь, и много хуже.

— Его... у вас секретари — мужчины? Не девушки?

— Я отдаю предпочтение мужчинам. Они расторопнее, но сейчас у меня девушка, и очень-очень красивая.

— Тебе повезло. — Джуди отставила тарелку.

— Такая красивая, — продолжал он, — волосы золотистые, глаза голубые, настоящая куколка. Ты ревнуешь?

— Нет, ей, наверное, под пятьдесят, очки с толстенными стеклами и большой зад.

— Ревнуешь, — сказал Свердлов. — Но я же сказал тебе, ты мне нравишься больше. Терпеть не могу блондинок.

Он улыбнулся ей и похлопал по коленке. Он заранее договорился с Петром Меменовым о встрече в ресторане, поэтому и привез ее сюда. Нет ничего необычного в том, что, увидев коллегу, начальник приглашает его к своему столику. Он сказал неправду, что Меменов не говорит по-английски. Но не солгал, сказав, что поручил ему разузнать про Калинина. Меменов принадлежал к группе молодых сотрудников посольства, чьи взгляды на будущее советской внешней политики совпадали со взглядами Свердлова. Он был его сторонником, хотя этим словом не опишешь то неуловимое, что называют родством душ. Меменов провел в Нью-Йорке два года, а перед этим — полтора года в Лондоне, он знал западную жизнь и смотрел на нее без озлобленного предубеждения, выросшего из ненависти и слепой подозрительности времен холодной войны, которые преобладали среди работников дипломатической службы. Он пожил во вражеском окружении и остался абсолютно убежденным и преданным членом коммунистической партии и патриотом России. Он научился спать с американкой и получать от этого удовольствие, не испытывая чувства вины за предательство, потому что ее поведение в постели нравилось ему больше, чем скованность жены. Он был убежден, что сосуществование возможно, хотя, как и Свердлов, искренне верил в неизбежность конечной победы социализма, при условии, что этот процесс не будут ускорять с помощью мировой войны. Формально Меменов не принадлежал к подчиненным Свердлова, но выполнил для него несколько деликатных, хотя и малозначительных, поручений, для которых Свердлову не хотелось использовать своих людей. Эта встреча и несколько инструкций, переданных за столом, давали ему самую безопасную возможность разобраться, что в действительности произошло с Калининым, проверив версию Голицына и заключение врачей.

Отсутствие секретаря досаждало Свердлову как зубная боль. Он знал, что Голицын его ненавидит, знал, что старик следит за ним и ждет своего часа: даже на свой страх и риск организовал наблюдение в надежде, что в один прекрасный день раскопает что-нибудь серьезное. Но замена Калинина на «подставную» говорит о том, что Голицын стал действовать с неожиданной уверенностью. Никогда прежде генерал не брал на себя смелость в открытую не соглашаться с начальством, а теперь он это позволил, несмотря на то, что это не могло не стать известным Свердлову, которого информировали обо всем. Свердлов воздерживался от досрочного откомандирования Голицына на родину только из-за положения генерала, который был чем-то вроде национального памятника старой революционной секретной службы; он брал во внимание его прошлые заслуги и близкую отставку в связи с выходом на пенсию.

Сам он, человек молодой, прошедший огонь, и воду, и медные трубы, был уверен в своей способности справиться с подобной реликвией прошлого. Но теперь прошлое неожиданно заслонило настоящее и грозит стать будущим. На родине сменилось руководство, умеренные потеряли власть, Россию охватила лихорадка; определяются новые направления ее внутренней и внешней политики. Но предложения Свердлова отвечают требованию времени, нет оснований для того, чтобы предъявлять ему претензии.

Он не будет служить или просто поддакивать идеологическим догмам, которых с такой страстностью придерживается его драгоценная жена. Елена вылеплена из жертвенного теста, именно эта черта привлекла его больше всего, когда они впервые встретились. Это заинтриговало его, захотелось узнать ее поближе; он считал, что нет такой женщины, которая не была бы замешена на дрожжах бабьих слабостей и снисходительности. А он готов был продемонстрировать силу и применить данную им государством власть, чтобы подавить контрреволюционный мятеж. Этим он импонировал ей.

После Венгрии он быстро зашагал по лестнице повышений и политического влияния. Пролитие крови не вызывало в нем протеста, ибо эта русская традиция древнее, намного древнее принципов, которым его учили в ленинградской разведывательной школе. Нельзя допустить, чтобы сателлиты отказывались от Советского Союза или пытались вернуть себе самостоятельность. Свердлов совершил то, что его предки совершили в Польше во славу царей. Он подавил мятеж зависимого народа, не более. По-своему, но в сущности так же, как слепо повиновавшийся Голицын, он служил прошлому. Почти год после венгерского мятежа они с Еленой были по-настоящему счастливы.

В нем произошли огромные изменения, он чувствовал это, представив свою жену Елену здесь, рядом с собой на месте, где сейчас сидит Джуди Ферроу. Он не знал бы, о чем говорить с женой.

Меменову хорошо, он едет со своей девушкой на квартиру. Свердлов посмотрел на Джуди и улыбнулся. В храбрости ей не откажешь — в глупенькой храбрости, которая может накликать беду на ее голову. Он не допускал и мысли, что кто-нибудь дома мог сделать то, что сделала она: не доложить о встрече с западным дипломатом. Но здесь совсем другие условия. Разве сравнишь неприятности, которые грозили Джуди Ферроу, с тюремным заключением или десятью — пятнадцатью годами каторги. Сравнение не из приятных, и он отбросил его. У нее прелестнейший подбородок, тонкая шея, которую ему хотелось гладить пальцами. На барбадосском пляже он видел ее практически голой и знал, что без одежды она будет гладкой и приятной на ощупь. Как было бы хорошо поехать с ней на квартиру.

Ему так не хотелось идти обратно в представительство при ООН, что он старался растянуть ужин, заставляя ее есть десерт, которого она не хотела, заказывал еще и еще кофе и ликеры.

Они танцевали, и он забыл про напряженность и озабоченность, снова стал допускать маленькие шалости. К концу вечера он был в приподнятом настроении, как будто ничего в мире не изменилось перед его поездкой на Барбадос и все оставалось прежним, когда он вернулся.