Элисон Уэйр - Опасное наследство Страница 32

Кейт не сомневалась: если отец сказал, что у него есть такое право, то, значит, так оно на самом деле и было. Но Анна смотрела на свекровь взволнованным взглядом, а лицо бабушки было мрачнее тучи.

Анна первой нарушила молчание:

— Милорд приказал мне позаботиться о сыне Кларенса, юном Уорике. Он будет товарищем Джону.

— Мой внук Уорик — слабоумный ребенок, вы это сразу увидите, — печально сказала Сесилия. — Его несчастный отец был лишен гражданских прав, и слава богу: теперь Уорик не сможет наследовать корону, а ведь он мог бы стать следующим претендентом на трон после короля и юного Йорка. Меня пугает другое: если кому-нибудь придет в голову учинить что-нибудь с этими детьми, злоумышленники могут использовать в своих интересах и Уорика тоже. Лишение гражданских прав можно и аннулировать.

Все эти разговоры порядком испортили Кейт настроение. Девочка постепенно начинала понимать: близость к трону и королевская кровь, которая течет у тебя в жилах, — это не только высокая честь и привилегии. Это еще и вечный страх за свою жизнь: вокруг тебя неизменно плетутся интриги и ты постоянно подвергаешься опасности. Ее любимый отец — наглядный тому пример.

— До коронации осталось всего десять дней, — сказала Анна. — После этого парламенту придется решать, будет ли милорд и дальше исполнять свои обязанности. Мы должны молиться, ибо может случиться все, что угодно. — Она побледнела от страха.

Кейт и Мэтти гуляли по Лондону. И вдруг им навстречу попалась процессия, возглавляемая не кем иным, как самим лордом Глостером верхом на Снежинке. Кейт была ошеломлена: отец не только свободно разъезжает по городу, но и сменил траур на роскошные пурпурные одежды. За герцогом следовала огромная толпа слуг, и у всех его знак — белый вепрь.

— Боже милостивый, да их тут не меньше тысячи! — пробормотала Мэтти.

Интуитивно сознавая, что им сейчас лучше не попадаться на глаза Глостеру, обе девушки переместились в задние ряды. Толпа зевак была небольшой: лишь немногим захотелось поглазеть на происходящее, и еще меньше народу дали себе труд снять шапки. Но герцог не заметил дочь и ее горничную: он кланялся направо и налево, желая завоевать симпатии простых людей. Однако, судя по настроению лондонцев, удавалось ему это плохо.

— Нет, вы только посмотрите на него: ведет себя как король! — заметил один из зрителей. — Готов биться об заклад, этот тип уже нацелился на корону.

— Да будет он проклят! Надеюсь, Глостера постигнет кара, достойная его преступлений, — выпалил другой.

Кейт хотела было осадить наглеца, но Мэтти схватила подругу за руку и потащила прочь.

— Лучше молчать, — сказала горничная, когда они, тяжело дыша, остановились на другом конце улицы.

Кейт была зла на того лондонца за несправедливые слова, а заодно и на Мэтти, которая не позволила ей дать достойный ответ этому человеку. Однако, немного успокоившись, девушка поняла, что в данном случае горничная оказалась умнее ее. У людей уже сложилось относительно Ричарда Глостера определенное мнение, и ей не под силу их переубедить. И только сам отец, своими поступками, может восстановить собственную репутацию. Кейт не сомневалась, что со временем он непременно сделает это.

В те дни население Лондона значительно выросло за счет важных лордов, приехавших на коронацию вместе со своими свитами. Кроме них, в столице отовсюду собралось и множество простых людей. Гостиницы были переполнены, в харчевнях и на постоялых дворах не протолкнуться. Для воров наступило самое благодатное время: каждый раз, выходя на улицу, Кейт и Мэтти видели людей шерифа, которые гнались за мошенниками. За ними следовали пострадавшие — взбешенные купцы или джентльмены, выражающие справедливое возмущение. Всюду царила суета, сам воздух столицы, казалось, был пропитан духом ожидания. И вдруг, ни с того ни с сего, последовало сообщение: коронация откладывается. Ни причины, ни новой даты церемонии при этом не сообщили. И тогда Лондон загудел слухами. Вскоре, однако, стало известно, что в Вестминстере полным ходом идет подготовка к торжеству, и люди успокоились: коронация все же состоится. Оставался только один вопрос: когда?

— Интересно, почему отложили коронацию? — недоумевала Кейт, ласково поглаживая великолепное синее платье из дамаста. Девушке не терпелось надеть новый наряд.

— Понятия не имею, — пожала плечами Анна. — Милорд пишет, что одеяния, в которых король будет на коронации, уже пошиты, да и некоторые блюда для пира в Вестминстер-Холле тоже готовы. Так что задержка, вероятно, будет незначительной.

— Надеюсь, — нетерпеливо сказала Кейт. Она не хотела, чтобы отец давал своим недоброжелателям лишний повод думать о нем плохо.

Катерина

Июль 1553 года; Байнардс-Касл, Лондон; монастырь Шин, Суррей

Несмотря ни на что, принцессе Марии, кажется, удалось избежать пленения. Во многих графствах люди вооружались, собираясь драться за нее. Причем среди них были не только католики, но и протестанты, преданные дочери покойного Генриха VIII. Единственная обнадеживающая новость пришла из Кембриджа, где вспыхнуло восстание против Марии, однако никаких подробностей мы не знали.

— Если Нортумберленд хочет, чтобы победа осталась за нами, он должен начать действовать немедленно, — говорит Гарри.

Однако Нортумберленд по-прежнему остается в Лондоне.

— Он пока не отваживается выступить, — мрачно поясняет Пембрук, которого мы видим теперь чрезвычайно редко. — У него недостаточно людей, и он предпринимает отчаянные усилия, чтобы набрать больше. Нортумберленд составил письмо и отнес его на подпись королеве Джейн, чтобы потом разослать копии лордам-наместникам. В этом письме твоя сестра призывает их принять все меры, чтобы защитить законную королеву, — говорит он слегка ироничным тоном, вкладывая особый сарказм в слово «законную».

Я отворачиваюсь. Мне нечего сказать свекру. Но, даст Бог, через несколько дней он еще будет умолять меня о прощении. Я с нетерпением жду этого часа.

А пока мне нужно как-то отвлечься, избавиться от тревожных мыслей. Однажды утром — воодушевленная новостью о том, что Нортумберленд собрал армию не менее чем в две тысячи человек, — я открываю маленький серебряный ларец, в котором держу драгоценности, письма, тетрадку со стихами и несколько бумаг, найденных мною в старинной башне. Сначала я достаю золотую подвеску. Хотя такие вещицы давно уже вышли из моды и теперь на них посматривают презрительно, однако я бы не отказалась ее носить. Украшение сделано очень искусно, а у сапфира такой божественный голубой цвет. Я осторожно беру подвеску, и мне кажется, что она живая и буквально трепещет у меня в руке! Воровато оглянувшись по сторонам, я надеваю подвеску на шею — и меня тут же охватывает невыносимое отчаяние, какое я уже чувствовала прежде. Ощущение ужасное, словно из души твоей разом ушли все надежды и впереди неминуемая смерть. Схватив цепочку, я безуспешно пытаюсь снять ее с шеи, тяжело дышу… наконец мне удается избавиться от злополучного украшения. Оно явно заколдовано! Никогда больше не буду надевать эту подвеску. И все же — она такая красивая и кажется совершенно безобидной, когда лежит на столе. Я некоторое время смотрю на нее, а потом принимаю решение. Завернув подвеску в кусочек вышитой тафты из своей шкатулки, я засовываю ее на самое дно ларца, твердо пообещав себе впредь никогда больше не доставать.

Интересно, думаю я, испытывала ли такие же чувства та загадочная девушка в синем платье. Она по-прежнему снится мне иногда; во сне незнакомка тянется ко мне, словно хочет что-то сказать. Однако не успевает, поскольку я всякий раз просыпаюсь. Теперь ее портрет висит в моей спальне — Гарри спросил у отца, можно ли мне взять его, и граф позволил. Я почему-то убеждена, что это Катерина Плантагенет, дочь Ричарда III. Надеюсь, что это страшное ощущение безысходного отчаяния не имеет к ней никакого отношения. Кто знает, сколько еще людей с тех пор носили эту подвеску?

Я обращаюсь к кипе бумаг. Давно собиралась внимательно их рассмотреть, но меня отвлекали более важные дела. Мне нужно время, нужно как следует сосредоточиться, потому что бумаги исписаны ужасным почерком, очень неровным и неразборчивым. То видение, что было мне на лестнице, когда мы поднимались в башню, где я и нашла эти бумаги, наверняка послано неспроста. Похоже, кому-то очень нужно, чтобы я узнала, о чем здесь говорится.

Первые несколько строк написаны более крупным и понятным почерком — я уже прочла их несколько раз и выучила наизусть, потому что они очень важны и в то же время имеют какой-то зловещий смысл. Всякий раз, перечитывая их, я неизменно недоумеваю.

«Я пишу эти строки для потомства. Говорят, что король Ричард убил своих племянников в лондонском Тауэре, чтобы захватить власть. Но это явная клевета, распускаемая его врагами, которых сегодня невозможно уличить во лжи».