Хелен Филдинг - Как отказать красивому мужчине Страница 33

– Может, лучше спустимся в каюту?

– Ты что, пытаешься меня соблазнить?

– Как ты могла такое подумать? Нет, всего лишь приглашаю на ужин.

Матрос в белой униформе любезно подал ей руку, и Оливия спустилась по ступеням. Кают-компания поражала роскошью, хотя и была чуть старомодной. Стены были обиты полированными деревянными панелями, на полу лежали пушистые ковры золотисто-бежевых оттенков. Оливию удивило обилие медных деталей. Это была скорее жилая комната, а не просто каюта на яхте. В центре стоял накрытый на двоих стол, застеленный накрахмаленной белоснежной скатертью. На нем стояли цветы, сверкающие хрустальные бокалы и лежали приборы – не позолоченные, как с сожалением отметила Оливия. Кругом висели разные примечательные фотографии со съемок старых фильмов: вот Альфред Хичкок играет в шахматы с Грейс Келли, Ава Гарднер опускает усталые ноги в ведерко со льдом, а Омар Шариф и Питер О’Тул играют в крикет в пустыне.

Оливия заметила стеклянный шкафчик с дорогими реликвиями: статуэткой «Оскара», египетским головным убором, жемчужным ожерельем в четыре нити на фоне фотографии Одри Хепберн в ее знаменитой роли в фильме «Завтрак у Тиффани».

– Кино – моя страсть, – объяснил Пьер. – Я в детстве с мамой столько фильмов пересмотрел – прекрасных старых фильмов. Когда-нибудь я сниму фильм, который будут помнить и после моей смерти. Но это только если мне удастся пробиться через всю эту голливудскую косность и предрассудки.

– Но у тебя уже есть опыт съемок фильмов, не так ли?

– Да, я снял несколько короткометражек во Франции. Ты вряд ли о них слышала.

– Ты ошибаешься. Вот проверь меня.

В его глазах действительно промелькнула паника или Оливии это показалось?

– Видишь, – сказал он, – это головной убор, который носила Элизабет Тейлор в «Клеопатре».

– А этот «Оскар» настоящий?

– Конечно, но, боюсь, не из числа главных. Моя мечта – раздобыть одну из статуэток, присужденных «Лоуренсу Аравийскому» в тысяча девятьсот шестьдесят втором году. А пока приходится довольствоваться малым – за звукорежиссуру, конца девяностых. Мне удалось раскопать его на интернет-аукционе.

Оливия не могла удержаться от смеха.

– И все же, расскажи мне о своих работах. Может, я их и видела. Французское кино – моя слабость.

– Видишь это ожерелье? Его носила Одри Хепберн в фильме «Завтрак у Тиффани»!

– Ты хочешь сказать, что это то самое?

– Разумеется. Хочешь надеть его на время ужина?

– Нет-нет, спасибо. У меня будет совершенно идиотский вид.

Пьер достал жемчуг из стеклянного ящика и надел его ей на шею, защелкивая застежку хирургически точным движением, а потом отошел на пару шагов, чтобы полюбоваться эффектом.

Оливия вдруг поймала себя на том, что чувствует себя совершенной Золушкой на балу, и пришла в ярость. Черт побери, она все-таки попала под очарование всех этих яхт, шикарных апартаментов, жемчугов и личных вертолетов. Она понимала, что далеко не первая, кто не мог устоять перед всей этой роскошью, и эта мысль была ей отвратительна. В ней кипела целая буря странных и противоречивых чувств, посещающих в подобные минуты слабых женщин. «Я не такая! Меня не интересуют его деньги. Мне нравится он сам. В моих силах его изменить», – думала она, в то же время представляя себя обожаемой богиней, ведущей праздное существование на шикарной яхте, погружающейся в море с аквалангом – и все это совершенно бесплатно, – а затем выходящей из душа и надевающей жемчужное ожерелье Одри Хепберн…

«Прекрати немедленно, идиотка, – одернула она себя. – Делай то, зачем ты сюда приехала».

Ей хотелось закричать: «Эй, Пьер бен Ферамо, давай-ка признавайся! Ты на меня запал или собираешься укокошить? Ты кто – террорист или просто плейбой? Может, ты подозреваешь, что я пыталась натравить на тебя ФБР?» Она была решительно настроена на то, чтобы выяснить отношения.

– Пьер, – начала она. – А может, мне стоит называть тебя м-м-м… Мустафа? – Она не смогла удержаться от смеха. Нервное напряжение готово было вылиться в истерику. А вдруг ее подозрения верны и она имеет глупость дерзить самому Усаме бен Ладену?

– Оливия, – сухо сказал Ферамо. – если ты будешь продолжать в том же духе, придется забить тебя камнями.

– А сначала зарыть по шею в песок?

– Ты что, подозреваешь, что я собираюсь завербовать тебя в качестве террористки-смертницы? – Он склонился к ней так близко, что она чувствовала на коже его дыхание.

Она стояла, уставившись на статуэтку «Оскара» и головной убор египетских царей, пытаясь успокоиться.

– Зачем ты мне лгал? – сказала Оливия, не поворачивая головы. Ответа не последовало. Она повернулась к нему.

– Почему сказал, что ты француз? Я же догадалась, что ты араб.

– Неужели? – Он был совершенно спокоен, разговор его явно забавлял. – И как же ты догадалась?

– Ну, во-первых, акцент. А во-вторых, ты произнес слово «шухран».

Ферамо снова медлил с ответом.

– А ты что, знаешь арабский?

– Да. Я же говорила, что некоторое время провела в Судане, и мне там понравилось… Но на самом деле я догадалась по твоим ботинкам и носкам…

– Что? По ботинкам и носкам?

– Тонкие шелковые носки и блестящие мокасины – это же любимый стиль арабских шейхов.

– Спасибо за подсказку, я от них непременно избавлюсь.

– Ну конечно, если ты хочешь скрыть свою национальность. И еще та тайная комната в твоей квартире – это молельная?

В томных глазах Ферамо не отражалось ни намека на панику.

– На самом деле это своего рода комната страха. К тому же прекрасное место для уединения и размышлений. А что касается, скажем так, небольшой неточности с национальностью, я всего лишь стремился не стать жертвой стереотипов. Далеко не все так доброжелательно относятся к нашей культуре и религии, как ты.

– Ну, ты прямо как политики, которые скрывают, что они голубые. Они так старательно от этого открещиваются, что люди начинают думать, будто быть геем плохо.

– Значит, ты считаешь, что я стыжусь того, что я араб?

В его голосе появились нервные нотки. Кажется, Пьер начал терять самообладание.

– Я всего лишь хочу понять, почему ты лгал.

Он пристально смотрел на нее своими темными глазами, в которых таилась печаль.

– Я горжусь тем, что я араб. Наша культура – древнейшая в мире. Это настоящий кладезь мудрости. Мы живем по законам духа, и наши традиции созданы нашими предками на протяжении веков. Когда я попадаю в Голливуд, меня охватывает стыд, но вовсе не из-за моего происхождения. Просто я вижу высокомерие, невежество, тщеславие, тупость, погоню за наживой. Там царит отвратительный культ тела и молодости. Там продают свою сексуальность ради славы и финансового благополучия. Люди одержимы новшествами и совершенно забыли о традициях. Всеобщая поверхностность, насчет которой ты так мило шутишь, отнюдь не безобидна – она словно спелый плод, разъедаемый изнутри гнилью.