Элизабет Адлер - Богатые наследуют. Книга 1 Страница 34

– Я хочу, чтобы ты знала, Ария. Я дошла до предела. Все мои возможности иссякли. Если дела и дальше пойдут так, то… – она выдержала драматическую паузу. – То я просто не знаю, на что я способна!

Резко отвернувшись, Франческа вышла из комнаты.

Ария прижала руки к животу, словно подавляя растущий страх. Что ее мать имела в виду, говоря, что она просто не знает, на что способна? Неужели это означает… нет, это невозможно!.. Неужели это означает, что из-за того, что у них нет денег… Она убьет себя? Слезы потекли по ее щекам, когда она подумала, что такое может случиться с ее матерью. Мир без роскоши, которую она считала жизненной необходимостью, был для Франчески миром, в котором просто не стоит жить. Ария знала это давно. Но сегодня в глазах Франчески было какое-то новое, отчаянное выражение, и истерическая нотка в голосе говорила, что она не шутит. Вскочив на ноги, Ария в ужасе выбежала из столовой на поиски Фьяметты.

Никто не мог сказать определенно, сколько лет было Фьяметте – даже сама она не помнила этого, но судя по ее морщинистому смуглому лицу и скрюченным артритом пальцам, ей могло быть от семидесяти до ста семидесяти! Согласно найму и официальному положению в доме – хотя вот уже много лет Франческа не платила ей жалованья – она была няней Арии, но для семейства Ринарди она всегда была больше, чем просто няня – Фьяметта была скорее любимой бабушкой, а также другом и доверенным лицом Арии. Девушка рассказывала Фьяметте все те вещи, которые бы никогда не рассказала собственной матери, – она горячо любила свою нянюшку.

Фьяметта сидела за видавшим виды столом из сосны, который стоял посередине просторной, с высокими потолками кухни, немного напоминавшей средневековую. Ее седые волосы были убраны в пучок, спускавшийся ей на шею, и у нее была уютная домашняя внешность вечной бабушки. Она надела белый, отделанный кружевом фартук поверх черного платья и резала пряную зелень для ризотто, которое она собиралась подать на ленч; ее больные пальцы с трудом делали свою работу.

Ее веселое выражение лица омрачилось тревогой, когда она увидела слезы Арии.

– Что случилось, carina?[5] – спросила она, вставая из-за стола, когда Ария подбежала, чтобы обнять ее. – Деточка, скажи скорее старой Фьяметте, что тебя огорчило.

И она ласково погладила Арию по спине, как усталого ребенка.

Фьяметта нахмурилась, когда Ария взахлеб рассказала ей все, что произошло в столовой. Она знала Франческу больше двадцати лет. Что-то во всей этой истории было не похоже на правду. Франческа не из тех людей, которые способны на самоубийство. Для этого она была слишком холодной и расчетливой.

– Но Фьяметта, – говорила с отчаяньем Ария. – Она так сказала. И она смотрела совсем иначе, чем обычно, я никогда не видела ее раньше такой… такой странной и нервной. Поверь мне, Фьяметта!

– Твоя мать никогда не нервничает, – перебила ее Фьяметта. – И она не больше без гроша, чем была шесть месяцев назад. Все это говорит о том, что она что-то задумала в отношении тебя!

– Задумала в отношении меня? – воскликнула Ария, озадаченная. – Но что же именно она собирается сделать?

На следующий же день Франческа сказала Арии, что она должна выйти замуж за Энтони Карральдо. Франческа дала дочери ясно понять, что выбора у нее нет.

– Замуж! – Ария вскочила на ноги, опрокинув стакан воды. – Что ты такое говоришь, мама?! Мне только семнадцать лет! И я не хочу замуж. Я до сих пор никого еще не люблю.

– Любовь! – Франческа насмешливо фыркнула. – Любовь не имеет никакого отношения к замужеству. Ничего общего. Любовь – это всего лишь наваждение, оно скоро проходит. Оно не длится вечно. А деньги – вечны. Они остаются. У тебя будет несколько домов, великолепные драгоценности, одежда от лучших кутюрье и роскошные меха; ты будешь путешествовать по миру на собственных самолетах и яхтах. Ты станешь звездой… ты будешь вращаться только в лучшем обществе во всем мире.

– Ты хочешь сказать, что я стану тем, чем хотелось стать тебе! – парировала Ария. – Но как же ты не понимаешь? Я не такая, как ты. Я такая, как папа, я хочу стать художником, я хочу создавать полотна, которые принесут радость потомкам…

– Кстати, Ария, – сказала Франческа холодно. – Почему бы не поговорить о твоем отце? Вспомни, как он относился к этому великолепному палаццо, вспомни, сколько поколений Ринарди считали его своим домом. Как он дорожил этим палаццо, как любил каждый камень, каждую ступеньку, каждую травинку виллы д'Оро. Твой отец сделал бы все, что угодно, лишь бы живая история рода Ринарди не пришла в упадок в небрежных руках. И не воображай себе, что во имя меня ты должна пожертвовать своей свободой… все это ради отца, ради всех Ринарди, которые много сделали для того, чтобы прославить наше имя. Имя, которым мы можем гордиться.

Ария долго еще потом сидела в одиночестве за столом, думая об отце.

Она уже не могла ясно припомнить его лицо, но в ее памяти как живые стояли картинки – разные смешные истории, в которые они попадали вместе, тысячи разных мелочей, с виду очень обычных, но таких дорогих… Но самым ярким ее воспоминанием был тот день, когда отец принес домой попугая.

Это был блеклый тусклый февральский полдень, когда желто-серые тучи нависли над Венецией, грозя просыпаться обильным снегопадом, и буйство красок экзотического оперения птицы привели ее в полный восторг.

– Его зовут Лючи, – сказал ей отец. – И он гораздо старше, чем ты или я. Он родился в дебрях амазонских джунглей в далекой стране Бразилия, но я сомневаюсь, что он помнит о ней теперь. Прежде он жил у твоей двоюродной бабушки Елены, но еще раньше он принадлежал некоей особе по имени Поппи Мэллори. Лючи умеет выговаривать имя Поппи, так что не удивляйся, если вдруг услышишь это от него.

– А будет ли он звать меня по имени? – спросила она, проводя маленьким пальчиком по мягкому зеленому крылу птицы. Она быстро отдернула руку, когда попуган повернул голову и посмотрел на девочку своими топазовыми глазами.

– Надеюсь, что будет, – согласился Паоло. – Когда он привыкнет к тебе и поймет, что ты его любишь.

Затем, взяв Арию на руки, он показал ей драгоценные кольца с изумрудом и бриллиантом, надетые на лапки Лючи, и чудесную золотую клетку… Девочка захлопала в ладоши от радости и засмеялась. Неожиданно попугай стал передразнивать ее смех, и Паоло и Ария стали смеяться взахлеб, а птица бегала по жердочке и смеялась над ними. С этого самого дня между нею, папой и Лючи сложились особо теплые отношения, но в этой маленькой компании не нашлось места Франческе, и она возненавидела птицу.

Ария сжала руками свою разламывающуюся от боли голову; эмоциональное давление со стороны матери и воспоминания об отце – все это было слишком тяжело для ее бедной головы. Ария почувствовала, что ей очень плохо. Подхватив пиджак, оставленный в холле, она выбежала из дома.