Нина Соротокина - Фаворит императрицы Страница 34

День молчал, два, а потом спросил как бы между прочим:

– А помнишь ли того молодого князя, с которым в Париже танцевала? Как его зовут-то?..

Лизонька ясно глянула в глаза отцу.

– Князь? Нет, не помню.

– Ну как же ты запамятовала? Князь Матвей Козловский.

– Будто бы да, батюшка. – Она улыбнулась. – Он смешной… – И больше ни полслова.

Карп Ильич продолжил атаку, надо все досконально разузнать, чтоб потом не думалось.

– В Россию хочешь? Соскучилась по дому-то?

– А мы разве домой собрались?

– Нет, пока мне недосуг. Дел много. Вот по весне дороги обсохнут, тогда и двинем.

– По весне, так по весне. – Лизонька безучастно смотрела в окно.

«Что я волнуюсь? – подумал Сурмилов. – Она и думать забыла об этом длинноногом пустобрехе». А мысли Лизоньки меж тем сверкали и позвякивали, словно разноцветные камушки на ладони: «Что это папенька князем Козловским интересуется? С того бала в Париже уж пять месяцев прошло. Неужели он так хорошо его имя запомнил? Быть того не может. А что, если в письме из Парижа, которое он третьего дня получил, есть упоминание о князе Матвее?»

Она решила завтра же, как только отец отбудет по делам, наведаться в его комнату и перевернуть все вверх дном, но письмо прочитать. Дубликаты всех ключей в доме Лизонька давно имела.

8

Ветер с залива, оттепель. Сучья деревьев на фоне вечернего бирюзового неба, вороны кричат, парк полон лохматых вороньих гнезд. Тоска… Родион Люберов сидел на лавке у печи, смотрел на огонь, потом опять обращал взгляд к окну – рано темнеет в Петербурге.

Флор все не возвращался, хоть ушел в Петропавловскую крепость рано, только солнце проглянуло. Флор должен был отыскать подле тюремных казематов того самого верного человека, через которого сносился с арестованной барыней. Других дел на сегодня у слуги не было, и Родион места себе не находил из-за его долгого отсутствия. Наверняка Флор влип в историю: его могли арестовать «по делу злодея Люберова», могли забрать как беглого: опознал кто-нибудь на улице да и поволок в полицейскую контору.

Флигелек, где остановился Родион, был мал, щеляст и плохо держал тепло, зато находился совершенно на отшибе – ни лиц, ни звуков. Сторож в большом доме принял их безропотно. Оказывается, дача на Фонтанке принадлежала когда-то самому генералу фон Галларду, потом, ввиду каких-то семейных неурядиц, он продал ее богатею Сурмилову Карпу Ильичу. Будь счастлив, господин Сурмилов, замечательно, что ты болтаешься по заграницам!

В Конюшенной канцелярии Родиона приняли совершенно равнодушно и без лишних вопросов. Дело по устройству конных заводов было новым, поэтому разговоров о них шло предостаточно, а работы мало. Непосредственный начальник, майор-кавалерист, как водится, косолапый, коротконогий, усатый и значительный, прочитал Родиону целую лекцию о будущем коноразведении в России. Оказывается, Конюшенной канцелярии были приписаны в полную собственность город Скопин с селами, а также город Ранненбург с волостями. Еще мечтали о губерниях Новгородской, Курской, Орловской… пальцев не хватит загибать, и все губернии их сиятельство Бирон мечтал приспособить под коневодство.

– Туда надо ехать? – озабоченно спросил Родион.

– Надо будет, все поедем, а пока здесь дел по горло.

Главным делом было подыскать пустопорожние земли под Петербургом для основания завода и выгона лошадей, а пока зима, надлежало наладить переписку с немецкими и датскими заводами по доставке в Россию маток и производителей.

Первую часть дня Родион корпел над бумагами, вторую – находился в манеже. Здесь он и увидел Бирона. Все зашептались, забегали, на лицах появилось одно и то же выражение страха и угодничества. Тиран грозен, ты в полном его распоряжении, в любой миг он тебя может размазать, как муху. И чтобы не сойти с ума от унижения и страха, двуногие защищаются любовью. Можно сказать – странен русский человек, но болезнь эта общая, во всем мире тиранов обожают.

Однако Бирон не похож на тирана. Высокий, хорошо сложенный человек с толстыми икрами и легкой походкой. Нос большой, клювом, но не соколиным, а как у попугая. Однако ничуть не смешон. Взгляд черных глаз пронзителен, резок, так и прожигает до костей.

К Бирону подвели трех лошадей, он безошибочно выбрал лучшую – вороного жеребца-двухлетка. Вскочил в седло и тут же любовно и доверительно потрепал жеребца по холке. Конь вскинулся гордо и пошел мерить сажени по кругу без устали. Бирон улыбался, глаза его блестели.

Родион издали наблюдал за фаворитом и задавал себе вопрос: почему он не ощущает в себе ненависти к этому человеку? Наверняка Бирон сыграл какую-то роль в аресте Люберова-старшего. Во всяком случае, про фаворита говорили, что он во все дела сует нос, по его знаку одного судят, другого милуют. Позднее, присмотревшись к Бирону, Родион решил для себя эту задачу. На манеже Бирон становился другим человеком, все, что было в нем лучшего, пробуждалось при виде лошадей. Видно, и злодей имеет в душе незапоганенные места. Ведь что такое лошадь? Это не только дивное и умное животное. Это еще и возможность лететь во весь опор, преодолевая любые расстояния, лошадь – главная сила армии, атака и крепкий сабельный удар, лошадь делает мужчин мужественнее.

Флора все не было. За окнами стало совсем темно. Родион оделся и вышел вон. Рядом с флигелем находились деревянные ворота, роскошные, как Триумфальная арка. Они выходили на заснеженное поле, перечеркнутое накатанной дорогой. Осока торчала сквозь снег, голые кусты, редкие елки покачивались от ветра. На другой стороне реки ярым, драконьим глазом пылала кузня. Вдали пронеслась с гиканьем открытая кибитка, гвардейцы летели в Красный кабак. Там хорошо, тепло, людно… Все пьют, распечатывают свежие колоды карт, пачкают мелом зеленое сукно.

Картина веселой гвардейской жизни вызвала в памяти образ молодого князя Козловского. Уже две недели Родион в Петербурге, а поручик реально не предпринял ничего для нахождения князя. Можно надеяться, что тот еще в Париже. А если нет? Если он уже вернулся на родину и теперь клянет фамилию Люберовых за то, что лишили его богатства? Родиона мучила совесть, и уже за это мысль о князе, да и сам он были неприятны. Надо бы поискать этого Матвея Николаевича по полкам. А как искать, если генерал Галлард настоятельно твердил: не лезь на рожон, не возобновляй старых знакомств, сиди тихо, как мышь… Чертовски неприятно быть должником!

Поле кончилось, появились лачуги-мазанки. Вначале они стояли табунком, потом выстроились в ряд, образовав подобные улицы. Флор появился неожиданно, словно вынырнул из ночной мглы: мужичья шапка, сермяга, подпоясанная кушаком, а ведь бывало, в немецком платье ходил, за столом барам прислуживал. Это мы с тобой, брат, опростились…