Дарья Плещеева - Береговая стража Страница 35

В комнату заглянул служитель, позвал завтракать. Стол в маленькой столовой был накрыт на четыре персоны — явились, зевая и почесываясь, Никитин и Келлер.

— Занятный денек нам сегодня предстоит, — сказал Никитин, как всегда, бойкий и благодушный.

— Да уж, — проворчал Келлер. — После такой ночки занятный денек — именно то, что требуется, чтобы попасть в бешеный дом. Тебе хорошо, тебя от водки отчитали, а мне каково?

— Думаю, Жану сегодня не лучше, — утешил Никитин. — А ты, Румянцев? Жив? Сказывали, две бутылки крепкого венгерского невинности лишил.

— Жив, — буркнул Санька.

— Жану хорошо, он наловчился закусывать прежде чарки, — с явной завистью молвил Келлер. — Да и то — дозакусывался до того, что скрипицу свою позабыл… надо будет ему завезти…

— Сам заберет, — возразил Никитин — Скрипица нам пригодится. Покажи-ка, сударь, свое умение.

Это относилось к Саньке.

— На что тебе? Хочешь мне головной боли добавить? — спросил Келлер.

— Хочу понять, сможет ли он играть в гостиных. Кавалер со скрипкой всякой даме понравится. Значит, не груб, любезен.

— И то верно. Трифон! Эй, Трифон! Неси сюда скрипку из гостиной!

— Я без нот мало что умею, — попытался отговориться Санька. У него и с нотами случались всякие недоразумения.

Трифон, молодой толстощекий служитель, принес не скрипку, а большую супницу, полную жирной гречневой каши с мясом.

— А?.. — спросил Никитин, показывая на четвертый прибор.

— Делом заниматься изволят, — ответил Трифон.

— Ну, Господи, благослови ести-пити…

Санька не привык хорошо питаться — мать всячески выгадывала, чтобы из его жалованья и своего вдовьего пенсиона и за квартиру платить, и сыновей одевать-обувать, так что мясо на столе не каждый скоромный день бывало. А тут — роскошь! Он даже подумал — неплохо бы малость потолстеть, чтобы лицо округлилось, а то сухое, один нос торчит да губы.

Он надеялся, что за время завтрака Келлер с Никитиным забудут про скрипку, но нет — напомнили Трифону, он притащил футляр.

— Играй, сударь, — велел Келлер, — а мы насладимся.

Никитин тут же развалился на стуле, приняв вид человека, готового к наслаждению.

Санька взял скрипку и смычок. Задумался — что бы сыграть? И вспомнил одну из арий, что проходили вместе с Поморским. Гриша научил Саньку играть ее по слуху, без нот, потому что обоим она очень нравилась. Это был тот самый дуэт Прометея и Пандоры из старого балета, вполне пригодный, чтобы под него разучивать с учениками несложные па контрданса.

Он заиграл — и мелодия сходу далась, словно он ее перед тем два дня твердил и выправлял ошибки.

— Так, так… — повторял Келлер. — Изрядно. Сгодится!

Санька опустил смычок.

— Ты отменно смотришься со скрипкой, сударь, — сказал Никитин. — Я же говорил, будешь нравиться дамам. У кавалера должны быть таланты для употребления в гостиных. Эх, отчего меня в детстве музыке не учили? Может, я бы теперь семь любовниц имел, по одной на каждый день?

— И загнали бы они тебя, тощего, в гроб, — ответил на риторический вопрос Келлер. — У тебя жизненных соков от силы на двух, а ты — семеро! Собирайся, поедешь с Румянцевым к портному. Я ему, мошеннику, приказал ночь не спать, всех за шитье усадить, чтобы к обеду и фрак, и штаны были готовы. Потом — в Гостиный двор, к Кардашову. Он поможет шубу и шапку найти. Там же купите хорошие туфли с модными пряжками, как полагается, и во французской, а лучше в аглицкой лавке — трость. К вечеру наш кавалер должен быть снаряжен, как… как…

— Купидон? Антиной? Адонис? — Никитин принялся перебирать античных красавцев и нагнал их чуть ли не роту, пока Келлер не закричал:

— Да ну тебя, они ж все голые!

Санька впервые получил одежду, на него шитую, если не считать театральных нарядов. Он стоял посреди мастерской — столб столбом, боясь ответить на простейшие вопросы: не жмет, не морщит, не тянет? Наконец Никитин ответил за него, и портной обещал, что к вечеру наряд будет готов. До той поры Никитин повез Саньку в Гостиный двор, где можно было разгуливать часами.

— Трость все же надобно брать во французской лавке, — уверенно сказал Никитин. — Моды меняются с такой скоростью, что вот меня, скажем, оторопь берет.

Санька отродясь в модной лавке не бывал, да еще на Невском. Войдя, он даже растерялся — какое благоухание, какая пестрота и роскошь! Хозяйка весело беседовала с двумя дамами, другим двум помощница показывала картоны с нашитым кружевом, вторая помощница выставляла дорогой утренний сервиз-«дежене». Никитин окликнул ее, она показала, где выставлены трости, и Санька стал брать их в руки поочередно. Особой разницы между ними он не видел, но Никитин как-то разбирался, которая хороша, которая плоха, и звонко о том на всю лавку проповедовал, так что дамы стали на него поглядывать. В этом и состояла его цель — привлечь внимание, блеснуть знаниями и достойной богатого вертопраха разборчивостью.

Санька стоял с двумя тросточками, у одной был набалдашник слоновой кости в виде яйца, у другой — в виде гриба, и озирался — все ему было любопытно. Так и получилось, что он встретил взор высокой нарядной дамы, стоявшей совсем рядом и перебиравшей ленты. Дама была хороша собой, с уверенной повадкой, исполнена очарования. Она опустила взгляд, словно бы ее заинтересовали тросточки в Санькиных руках, но тут же вновь вскинула глаза, в которых был вопрос.

Длился он недолго — дама быстро повернулась, задев Саньку пышными юбками, и отошла к спутнице, пожилой и одетой куда более скромно, не в соболях и бархате. Еще миг — и она почти выбежала из лавки.

— Ты производишь в дамских рядах разорение и обращаешь их в бегство, — тихо сказал Никитин. — Вот и первая победа.

— Что проку в такой победе?

— А вот увидишь… Тебе сама бабушка Фортуна ворожит.

— Да уж… — буркнул Санька, сразу вспомнив про бедную Глафиру. Настроение мигом переменилось — показалось даже, что в лавке стемнело. А Никитин засмеялся каким-то своим загадочным мыслям.

Санька понял — он должен попасть на отпевание и на похороны Глафиры. Во что бы то ни стало. Даже с риском разозлить господина покровителя. Что он в самом деле черная левретка, что ли? Путь был один — ночью добежать до Малаши и узнать все новости. Или даже до Федьки. Он знал, где живет обожательница. Однажды ей удалось зазвать его в гости. Это было недалеко от его квартиры, в Коломне. Бежать туда пешком — далековато, но для двадцатилетнего верзилы — не смертельно. И Федька поумнее Малаши, расскажет, что в театре делается. Может статься, уже нашли убийцу — а Келлер с Никитиным этого не знают. Или же по каким-то своим причинам до поры скрывают.