Паулина Симонс - Красные листья Страница 36

«Да окажешься ли ты способен на это? — подумала про себя Кристина. — Будешь ли ты в состоянии подобрать мое разбитое тело с мостовой?»

— Я еще никогда не падала, — сказала Кристина. — Тот раз в феврале не в счет.

— Крисси, если заняться вероятностными расчетами, то они всегда будут против тебя, — тихо произнес Джим.

«Ему очень не хочется вести этот разговор», — подумала Кристина, но все же спросила:

— Джимбо, при чем тут теория вероятностей? Тут все решают выдержка, сила воли, характер. Не будет этого — не будет и победы.

— Понятно. А как насчет тех, кто участвует в бое быков? У них что, мало силы воли или выдержки? Но бык время от времени тоже показывает свою выдержку и силу воли.

Кристина усмехнулась.

— Тебе что, действительно не боязно этим заниматься?

— Я же тебе говорила много раз. Конечно, страшно.

— Значит, в этом и есть вся соль. Чтобы напугаться до смерти.

— Нет, соль как раз состоит в том, чтобы напугаться до смерти и все же суметь это сделать.

Некоторое время он молчал.

— И к тому же голой? Почему обязательно это нужно делать в голом виде?

Она улыбнулась и легко ответила:

— Видишь ли, во мне сидит эксгибиционистка. На первом курсе я видела парочку из Эпсилона. Они после вечеринки сняли с себя одежду и с криком побежали по шоссе к реке и прыгнули в воду. Я тогда подумала, что это, наверное, очень здорово.

— Крисси, — сказал Джим, — неужели эта парочка является образцом для подражания?

Свесив голову набок, Кристина кусала губы, чтобы унять боль:

— Джимбо, почему это ты заговорил об этом? Неужели только это сейчас тебя так тревожит?

Он покачал головой и сказал:

— Почему это тревожит? Мне безразлично. Просто любопытно.

— Для того чтобы пройти по мосту так, как я это обычно делаю, — сказала она, — мне надо, во-первых, выпить как следует, иначе я буду недостаточно устойчиво себя чувствовать, и, во-вторых, обязательно должен идти снег.

— Почему?

— Мне кажется, так безопаснее, — ответила она. — Потому что если я упаду, то на снег.

Джим фыркнул. Ей жутко не нравилось, как он это делает. Выглядело очень противно.

— Крисси, если это случится, то ты полетишь вниз, на асфальт. А будет там снег или нет, совершенно не важно.

Она кивнула:

— Вот именно поэтому мне и нужен снег. Тогда и асфальт не будет чувствоваться. Мягкий такой снег. Пуховой. Облако снега. Я буду в нем чувствовать себя как в раю. Я представляю, — медленно проговорила она, подбирая слова, — как падаю вниз на это снежное облако и оно подбрасывает меня, как на трамплине. Вот тогда, мне кажется, я буду. По-настоящему счастлива.

— Так ты несчастна, Кристина?

Она посмотрела на потолок и произнесла:

— Не совсем.

Он помолчал несколько секунд и спросил:

— Несчастна в принципе или… именно с нами?

— А ты счастлив с нами? — ответила она вопросом на вопрос.

— Нет, — немедленно отозвался он. — Совершенно.

Кристина кивнула и предложила:

— Хочешь поговорить об этом? Джим тяжко вздохнул.

— Нет. Я устал. Послушай, — произнес он, вставая, — сегодня я у тебя не останусь. А об этом мы поговорим после.

— Ты не хочешь остаться? — спросила она. — Но ведь сегодня мой день рождения…

— Да, конечно. — Он внимательно посмотрел на нее. — Я хотел остаться тогда, в ночь с субботы на воскресенье.

— Я же говорила тебе, что была в «Красных листьях».

— Да, ты говорила мне это. Говорила. — Он надел куртку и погладил Аристотеля. — Счастливо!

Кристина не была уверена, ей он это сказал или псу.

— Но мы… мы… — Кристина с трудом заставила себя подняться с кресла. — Мы поговорим в другой раз. Правда, Джимбо?

— О чем, собственно?

Она вздохнула и решительно произнесла:

— Джим, почему ты не хочешь поговорить о нас с тобой?

— Тут не о чем говорить, Крисси.

— Не о чем?

Она подумала о том, что произошло всего несколько часов назад, когда автомобиль перевернулся и падал на землю, на которой не было снега. Где он, этот мягкий снежный покров, который оградил бы ее от удара, окутал бы ее своим мягким облаком?

— Джим, ты меня любишь? — спросила Кристина и подошла к нему ближе.

— Конечно, — сказал он после секундного колебания. — А ты меня?

Не отвечая, Кристина легко коснулась его лица:

— Не думаю, что ты это искренне сказал, Джимбо. Не думаю, что ты меня любишь.

— Ты хочешь сказать, что разлюбил?

— Я хочу сказать, что ты вообще никогда меня не любил.

— Не будь смешной.

— Смешной? Что значит «смешной», Джим?

— А то и значит: смешной.

Трудно было не понять, что он и не думал о том, чтобы сделать хоть какое-то усилие для облегчения ее ситуации. Например, обнять. То есть он не прилагал ни малейших усилий, чтобы показать ей, что она ошибается.

— Позволь мне спросить тебя вот о чем, Джим. Ты любишь Конни?

Он неловко засмеялся:

— Что за вопрос? Когда-то что-то было.

— Я имею в виду, сейчас.

— А я говорю «когда-то», — твердо произнес он.

— Она была твоей настоящей любовью. Верно?

Джим ответил после небольшой паузы:

— Верно. Я действительно был без памяти влюблен.

— Без памяти влюблен, — повторила она.

— В то время — да, — подтвердил он.

— Послушай, Джим, сделай одолжение. — Она с мольбой подняла на него глаза. — Будь со мной искренним. Хотя бы раз.

— Ты этого хочешь? — проговорил он хрипло. Его напряженное лицо на мгновение исказила гримаса боли. — Ты хочешь искренности? Чтобы по-честному? Но искренность должна быть взаимной, Крисси.

Ответ ей искать пришлось довольно долго, и наконец она согласилась:

— Да. Искренность должна быть взаимной. Что ты хочешь знать?

Возникла неловкая пауза. В течение нескольких секунд он пристально смотрел на нее, пока не попросил:

— Сделай мне одолжение, давай прекратим этот разговор. Я пошел.

Она повысила голос:

— Что ты хочешь узнать, Джимбо?

— Ничего.

— Я так и думала, — произнесла она мягко, почти с нежностью.

И он ушел.

Кристина перебралась на постель и попыталась поднять руки, но это удалось ей только отчасти. Все получилось у них с Джимом как всегда. Ничего не выяснено. Он, как обычно, ушел посередине разговора. Ведь и прежде такое случалось. Не раз. Она его не уговаривала, он возвращался к себе, она к себе, а на следующий день они встречались и болтали о политике, или о следующей статье для «Обозрения», или о том, что взять на завтрак, или о Конни с Альбертом. И все продолжалось так, как будто он не уходил посередине разговора, не уклонялся от ответа на вопрос, не признавался, что фактически никогда ее не любил. И она позволяла ему уйти.