Татьяна Корсакова - Время черной луны Страница 37

Юбка оказалась слишком узкой: чтобы усесться на пассажирское сиденье, Лие пришлось ее поддернуть, и даже не чуть-чуть, а вполне ощутимо, так, что обнажилось бедро. Вот черт, этот Евгений Сидорский еще, не дай бог, решит, что она с ним кокетничает. Лия решительно захлопнула дверцу, торопливо одернула юбку и только потом посмотрела на мужчину, сидящего за рулем.

Да, если судить по внешнему виду вороновского агента, ужинать они будут явно не в ресторане, в лучшем случае в каком-нибудь баре. Вытертые джинсы, кожаная куртка, солнцезащитные очки и кепка. Ну, кепку-то он мог бы и снять, да и очки в восемь вечера, прямо скажем, не нужны. Если только… Ой, мамочки!..

Центральный замок сработал за секунду до того, как Лия попыталась открыть дверцу. Тут же в бок уперлось что-то твердое.

– Ну, привет. – Голос был не тот, что по телефону, но тоже знакомый. – Ты не представляешь, как я рад тебя видеть.

Черные очки шлепнулись на заднее сиденье, следом спланировала кепка.

Иудушка! Череп бритый, а морда, наоборот, сизая от щетины. И глаза серые, непроницаемые. В правой руке – пистолет. Вот что упирается в бок – ствол…

– Я сейчас закричу. – Голос хриплый, совсем не убедительный, а рука вспотела и оставляет на пластиковой обивке салона влажные следы.

– Закричишь – выстрелю. – На небритой морде появляется и мгновенно исчезает кривая усмешка.

В самом деле выстрелит? Взгляд непроницаемый – железобетонная стена, а не взгляд.

– Убери пистолет – Пальцы скользят по гладкому стволу, ложатся на лапу Иудушки. Не выстрелит. Да, ненавидит. Да, просто так от него не уйти. Но не выстрелит…

В железобетонных глазах удивление.

– Уверена? – Пистолет исчезает в кармане куртки.

Вдохнуть получается не сразу, воздух врывается в горло с тихим шипением. Что же, она не дышала все это время?

– Выпусти меня! – Если получилось, если не выстрелил, так, может…

– Даже не надейся! Мы с тобой еще не поговорили по душам. – Последние слова тонут в реве мотора, затылок больно стукается о подголовник. Не хочет она с ним, предателем, разговаривать…

Нет, ну до чего ж бабы глупые существа! Позвонил этой дуре, голос лишь самую малость изменил, наплел с три короба, пококетничал – и она уже твоя, идиотка доверчивая. Монгол спрятал телефон в карман и злорадно усмехнулся. Значит, времени у него в обрез: переодеться, взять ключи от дачи. Хорошо хоть работает эта зараза недалеко от его дома, можно проехать дворами, не придется стоять в вечерних пробках.

Здание библиотеки было старое, не видевшее ремонта лет двадцать пять, а то и больше. Во всяком случае, грязно-коричневый цвет штукатурки Монгол помнил еще со школьных лет. Ничего не изменилось, только тополя вокруг стали выше и толще.

На стоянке не оказалось ни одной машины. Не любит нынче народ в библиотеки ходить, или просто поздно уже для книголюбов, все по домам разошлись. Девчонка выскочила на крылечко аккурат в восемь – пунктуальная. Выглядела она получше, чем в прошлые разы, вполне презентабельно – этакая офисная барышня в лакированных туфельках, узкой юбчонке и атласной темно-синей блузке. Даже не верится, что всего день назад эта пигалица предпочитала допотопное тряпье, пролетарскую кумачовую косынку и растоптанные боты. А еще больше удивляет, что пару дней назад она была почти мертва. Чуден мир…

Девчонка заприметила его машину сразу: встрепенулась, плечики расправила, волосенками тряхнула. Думает, дуреха, что ждет ее романтическое свидание при свечах. Свидание-то ждет, но отнюдь не романтическое, и со свечами на даче напряженка.

Зачем тащить эту козу на дачу, Монгол так себе толком и не объяснил. Просто почувствовал острую необходимость выяснить отношения с мерзавкой где-нибудь подальше от посторонних глаз. Потому что выяснять отношения им придется громко и долго, и в городе всегда найдется кто-нибудь сердобольный, желающий узнать, а чего девушка так кричит и почему молодой человек с ней груб. А он будет груб, тут уж никаких сомнений, он даже ремень – орудие возмездия – в багажник бросил. Ремень знатный: кожаный, армейский. Надо только пряжку с него снять, а то примерное наказание может закончиться смертоубийством. Зачем же грех на душу брать? Нет, он только за свое загубленное на целый день здоровье спросит, паспорт обратно вытребует да и сдаст негодяйку старшему следователю Горейко.

Монгол так увлекся сладостными мыслями о грядущей мести, что едва не упустил момент, когда девчонка прискакала к джипу, опомнился только от дробного перестука каблучков, толкнул дверцу со стороны пассажирского сиденья и сказал:

– Вы пунктуальны, Лия. Прошу вас!

Девчонка усаживалась долго, как-то неловко, бочком. Только когда подол черной юбки задрался выше некуда, Монгол понял причину этой неловкости – юбчонка оказалась узковата, в такой удобно садиться в приземистую машинку, но никак не в джип. А нога ничего…

Насладиться зрелищем обнаженного девичьего бедра ему не дали: девчонка торопливо одернула юбку. Стеснительная! Как ночью в неглиже по городскому парку разгуливать, голыми коленками подрастающее поколение смущать, так она не смущается, а тут гимназистку из себя строит. Да ладно, бог с ними, с голыми коленками, он ее не для того в свои сети заманил, чтобы девичьими прелестями любоваться, у него другие, далеко идущие планы, и сантиментам в них места нет.

Пистолет Монгол прихватил с собой исключительно для антуражу, чтобы запугать девчонку и пресечь истерику на корню, но на всякий случай проверил предохранитель, а то мало ли что – раз в год и незаряженное ружье стреляет. Не хватало еще, чтобы ствол пальнул в самый неподходящий момент.

– Ну, привет! Ты не представляешь, как я рад тебя видеть. – Вот он, сладостный миг отмщения! Можно больше не таиться, не изображать из себя полудурочного парнишку-администратора – кстати, у Ворона администраторов отродясь не было, – а предстать перед несчастной во всей своей угрожающей красе. И очки пора снять, а то сидит, как в погребе, ничего толком из-за темных стекол не видит.

А девчонка оказалась прыткой, среагировала почти мгновенно. Монгол едва успел заблокировать двери и ткнуть ствол ей под ребра.

Она разглядывала его долго и без подобающего ситуации пиетета. В черных глазюках – недоумение, досада, на лбу возмущенные морщинки. Неужели совсем не боится?

– Я сейчас закричу. – Боится, теперь видно, что боится.

– Закричишь – выстрелю. – Не выстрелит, но она-то об этом не знает. Она о нем вообще ничего не знает.

– Убери пистолет. – Тонкая ладошка нагло накрыла ствол, кончики холодных пальцев коснулись Монголовой руки.

– Уверена?