Елена Арсеньева - Чаровница для мужа Страница 38

Ну что же, подумала Катя, хоть у нее и сотрясение мозга, а шутку толковую придумала. Менты оборзели, кто спорит, с людьми обращаются, как с гнилыми картофельными очистками, давно пора их проучить. Только…

– А сами-то что не звоните? — благоразумно спросила Катя. — Взяли бы да и звякнули.

Ей было понятно, почему нельзя звонить с сотового — там номер определяется, — ну а с автомата-то почему нельзя самой китаезе взять да и позвонить?

Та усмехнулась:

– Да ведь я туда сегодня три раза звонила. Они мой голос уже знают. Тут другой человек нужен, понимаете?

Да, хитро…

Может, Катя еще поколебалась бы, но тут китаянка достала из кармана своего роскошного пальто пятитысячную красненькую бумажку, и все Катины сомнения были сломлены.

Возникли они снова, когда она уже дело сделала и возвращалась домой. А вдруг денежка поддельная?! Катю от этой мысли чуть инфаркт не хватил. И первым делом, только приехав, она деньги в магазине разменяла. Кассирша пять тысяч взяла и слова не сказала. И Катя успокоилась.

У Панкратова, когда он все это выслушал, тоже возникли сомнения насчет того, чтобы человека, пусть даже китаянку, могли из Кировского отделения милиции послать в пешее эротическое путешествие. Тем более он сам в этом отделении работает. Нет, кто спорит, всякое бывает, но не до такой же степени!.. Он узнал, кто тогда дежурил, поговорил с ребятами. Ну, его просто матюгами покрыли от возмущения. Чтобы они… Да ни в жизнь! К тому же никакая китаеза, ни раскрашенная, ни вымытая, к ним в тот день не обращалась. Так что посылать вообще некого было!

В конце концов ребята решили, что Панкратов шутит. Прикалывается.

А какие тут шутки? Какие приколы? Дело оказалось нешуточное и вовсе даже не прикольное.

Коби Имамура любил город Ха. Это был город воспоминаний его семьи. Почти родной город. До восемнадцатого года минувшего века дед жил здесь, портняжил, держал магазинчик. Во время интервенции чуть не погиб — то красные к стенке хотели поставить за то, что буржуй, то белые — что не хочет давать денег на борьбу с озверевшей беднотой. Ну, старый (то есть тогда еще не старый, а совсем молодой) Имамура был прижимист… потом он понял свою ошибку, да было уже поздно. Еле ноги унес, когда настали «штурмовые ночи Спасска, Волочаевские дни»… Эту песню потом выучил и часто пел по-русски его внук Коби — пел в память деда и как напоминание о том, что с русскими нужно быть осторожней. Деду удалось добраться до Владивостока и уйти в Японию чуть ли не на последнем крейсере. Спасался в чем был, имея в руках только узелок, в котором лежали несколько рисовых лепешек да солдатская фляжка с водой. С собой он увез беременную жену — она была русская, урожденная Плюснина, то есть принадлежала к одной из лучших русских фамилий города Ха, а еще — золотых монет примерно на сто тысяч рублей, вшитых в те отрепья, в которые были облачены сам Имамура и его Соня-сан. С этим капиталом они и начали новую жизнь в Йокогаме. Потом сын Имамуры был призван в армию… ему повезло меньше, чем его знаменитому однофамильцу, генералу Хитоси Имамуре. Генерал остался жив — а могила солдата, изведавшего все тяготы плена и не перенесшего их, находится на японском кладбище в Ха. Когда Коби наезжал в этот город, он всегда первым делом проходил по улице Запарина (раньше она называлась Барабашевская, и неподалеку от Муравьева-Амурского — старое название главной улице Ха вернули-таки! — находилась швейная мастерская старого Имамуры), а вслед за тем ехал на кладбище — поклониться отцу и другим 315 солдатам и офицерам Квантунской армии, похороненным там, постоять около привезенного из Японии пятиметрового могильного столба. И только потом он отправлялся в свое ателье, где уже все было готово к его приезду.

Так было всегда. Но сегодня устоявшийся порядок оказался нарушен самым чудовищным образом.

Имамура ждал постоянного клиента. Вторушин-сан приходил на примерку всегда первым, никогда не опаздывал и ни малейшей задержи со стороны портного не выносил. Но сегодня уборщица бесконечно возилась в примерочной, обрушила стул, затем стойку для одежды, затем рассыпала коробочку с булавками и растоптала мелок… Имамура злился, что китаянка такая криворукая, не то что японки, но не возить же с собой в Ха еще и своих уборщиц!

Первый раз ему так не повезло. Он обычно заранее снимал несколько примерочных кабинок и отдельную залу с зеркалами в самом роскошном ателье города, называвшемся «Магнолия» и расположенном в огромном старинном красном доме, стоявшем сразу на трех улицах: на Дзержинского, Волочаевской и на Уссурийском бульваре (раньше эта улица, вернее, текущая в замусоренных берегах речушка, называлась Плюснинкой, и таким образом Коби отдавал долг памяти своей русской бабушке). Это сотрудничество было выгодно и для Коби, и для ателье. Все всегда проходило, как говорят русские, без сучка без задоринки. Но вот уборщица подвела! То ли она упала, то ли на нее что-то упало — Коби Имамура считал ниже своего достоинства выяснять подробности того, что произошло с какой-то уборщицей, тем паче что сразу нашлась ей замена. Она, как дар судьбы, явилась именно в то мгновение, когда Имамура готов был впасть в отчаяние. Женщина произвела с первой минуты хорошее впечатление — лет тридцати пяти — сорока, но очень еще недурна, только чрезмерно, даже пугающе накрашенная, вроде бы не чистокровная китаянка, а метиска, очень крупная, несколько вульгарная, рыжая, с мощными, завлекательными формами. Таких форм у женщин в Японии, к сожалению, нет. То есть из японцев мало кто об этом сожалеет, но Коби нравились роскошные женщины. Конечно, китаянка, вдобавок метиска — это третий сорт (как истинный японец Коби Имамура презирал китайцев, а корейцев и вовсе считал ошибкой Творца, однако все же ставил выше, чем европейцев, а тем паче американцев), ну да ладно, с уборщицами он отродясь не спал и не собирался.

Вскоре выяснилось, что рыжая метиска оказалась нерасторопной и откровенно криворукой. К счастью, она все же успела убраться в примерочной и сбежать оттуда ровно за минуту до того, как явился Вторушин-сан, — мрачный, озабоченный и настолько похудевший, что модельер сразу понял: мерки, которые ему присылал клиент, безнадежно устарели. Коби работал по довольно своеобразной методике: по электронной почте ему присылали размеры клиента, фасон будущего костюма (или кардигана, рубашки, жилета или брюк) и номер ткани, выбранной по каталогам фирмы «Коби Имамура». Снимали мерки здесь же, в том же ателье, где работали два его персональных закройщика, а потом, раз в месяц, он сам приезжал, чтобы продемонстрировать умение маэстро довести вещь, как любят говорить русские, до ума.