Александра Матвеева - Банкирша Страница 38

А ведь она затрагивает и его. И как мне кажется, она его устраивала.

Я поклялась себе не давать воли неприязни. Я должна была сдерживаться в этот день. Ради Ляльки. И ради Миши. Ему тяжело, он потерял жену. У них была дружная семья. Миша умел делать Ляльку счастливой.

А она любила его.

Как она умерла? Почему? Какие ее слова были последними? Может быть, она обращалась ко мне, просила что-нибудь мне передать? Надо поговорить с Мишей. А вдруг он не скажет? Что же тогда делать?

Я ослабела от растерянности.

За спиной хлопнула дверь. Лицо стройной высокой блондинки показалось мне знакомым. Она обняла меня, уткнулась в грудь залитым слезами лицом. В этот день мне тягостно неприятны любые прикосновения. Но я терпела.

— Тетя Лена, какое горе! Я видела ее на прошлой неделе, она звонила мне позавчера. У нее не пропадала надежда. Это как гром среди ясного неба.

Я узнала женщину. Школьная Лялькина подружка Люда Воронина. Она села на стул, вытирая лицо скомканным мужским платком в синюю клетку. По щекам непрерывно текли мутные от туши слезы.

— Я не успела на кремацию. Пришла с работы, дочка говорит, звонили. Я сначала вообще не поверила.

А потом взглянула на часы — пять. У меня истерика.

Я не ждала, не думала. Ей говорили — цирроз. Она по врачам, по бабкам, по целителям. У нее Мишка — золотой муж. Куда он ее только не возил!

— Сколько это продолжалось?

— А вы не знали? О Господи, как же я забыла…

Она растерянно заморгала, не зная, что сказать.

— Да нет, Людочка, мы помирились. Я месяц была в командировке. А потом никак не могла ей дозвониться. Но я не очень волновалась. Думала, лето, отпуск…

А вчера она мне позвонила и…

Я махнула рукой, не в силах говорить из-за комка в горле. Люда опять заплакала.

— Ой, горюшко… Вот за месяц все и случилось.

Почувствовала себя плохо. Поменяла врача.

Нас позвали за стол.

Миша, пьяненький, красный, с перепутанными жидкими волосенками, суетливо угощал. Какие-то женщины разносили еду.

Я выпила рюмку водки и ничего не почувствовала.

Положила в рот щепотку кутьи. Долго жевала, не чувствуя вкуса. Сухое горло отказывалось делать глотательное движение, и я гоняла рисинки и изюминки во рту. Сидящий рядом мужчина положил мне на тарелку блин, сверху стряхнул из ложки горку красной икры.

Пододвинул стакан компота. Я протянула руку за стаканом и обнаружила, что она сжата в кулак.

Я подумала, куда бы деть ампулку, и опустила ее в карман пиджака Скоробогатова. Он, оказывается, все это время сидел рядом со мной и тихонько о чем-то разговаривал с соседом с другой стороны. Я вытерла о скатерть вспотевшую ладонь и наконец отпила компот и проглотила его вместе с кутьей. Стало немного легче.

Вокруг жужжали голоса. Каждый считал своим долгом сказать что-нибудь доброе о Ляльке. Миша тряс головой:

— Мы пятнадцать лет вместе. Целую жизнь. Десять лет женаты! Десять лет…

На его жирном воспаленном лице пот смешивался со слезами. В уголках рта запеклась слюна.

Неужели Лялька любила его? Мне стало так тошно, что не было сил. Я взяла пустой стакан из-под выпитого кем-то компота, налила до половины водки и выпила.

Вспыхнул свет, и я осознала, что сижу на табурете посреди кухни. Костя, присев на корточки, положил ладони мне на колени и снизу заглядывал в лицо встревоженными потемневшими глазами.

— Пойдем, Лена. Тебе надо лечь. Уже поздно.

Ты бог знает сколько времени сидишь здесь в темноте.

— Костенька, как ты там оказался?

— Юра позвонил.

— Я не просила его.

— Я знаю. Это я велел ему сообщить, если ты соберешься выйти из дома. Пойдем, Леночка, не мучай себя. Дочку не вернешь и сама заболеешь.

— Тебе ее не жалко.

— Так нельзя сказать. Мне тебя жалко.

Его лицо сморщилось, я погладила сильную кисть на своем колене. Костя подтянул к себе табурет, сел и обнял меня. Я прижалась спиной к его груди. Хотелось пить, свет резал глаза, кружилась голова.

— О чем ты все время думаешь?

— От чего она умерла? Я ведь не знаю.

— От сердечной недостаточности.

Я не поняла и, повернув голову, уставилась на Костю.

— Почему от сердечной недостаточности? Ведь у нее был рак печени.

— Это заключение врача.

— Ничего не понимаю! Это похоже на кошмар.

Страшно и необъяснимо.

— Ну почему необъяснимо? Троицкий мне все рассказал. У Елены Сергеевны были постоянные изнурительные боли. Начало сдавать сердце, легкие. Врач выписал обезболивающее. Троицкий научился делать уколы. Две предыдущие ночи она не спала. И он с ней вместе. Уже практически не стоял на ногах. После укола жена уснула, он прилег рядом и отключился. Когда проснулся, увидел, что она мертва. Врач сказал, что она умерла во сне, спокойно.

Я вспомнила трагические складки у губ дочки и не поверила.

— А" почему такая спешка с кремацией? Почему вообще кремация? У нас есть участок на Котляковском кладбище. Там похоронен ее отец.

— Троицкий сказал, что это воля жены. Она хотела кремацию и не хотела, чтобы на нее, мертвую, приходили смотреть. Ну вот он и воспользовался ближайшим свободным временем.

— Уж очень ближайшим.

— Так случилось.

День за днем я лежала в постели. Я не спала, не читала, не смотрела телевизор, я даже не вставала.

Мне казалось, моя душа пребывала в чистилище.

Впереди меня ждал ад. Мне было все равно.

Юра приносил еду, ставил на тумбочку. Потом уносил.

Приходил Костя, приставал ко мне с разговорами и просьбами поесть.

Меня раздражали его призывы и увещевания. Я отворачивалась, закрывала глаза.

Он сидел, вздыхал, гладил мое плечо.

Однажды под утро я заснула. Мне приснилась Лялька. Я не видела ее, просто ощущала присутствие. Она была рядом и была грустна. И я почему-то знала, что ее печалит мое состояние.

Юра вошел в комнату, и я попросила горячего чая с лимоном.

Он просиял и, изо всех сил кивая, кинулся выполнять просьбу.

Я выпила чай и откинулась на подушки, испытывая слабость. На лбу выступила испарина.

— Юра, сколько дней я в постели?

— Сегодня шестой.

— Дай мне телефон.

Я поговорила с Танькой. Она все знала и ревела белугой, но пыталась утешать меня.

— Я тебе звоню, звоню! Каждый день! И девчонки. Мы все с ума сходим. Лялька, ой, горюшко, девочка моя, племяшечка, кровинушка… И ты… Я не знала, что думать. Ни Юра, ни Костя ничего не говорят. Я Пашке телеграмму дала. И плачу, плачу. Вдруг ты тоже… Ой, Лена, Леночка, что же это? Она ж мне двух недель нет, как звонила. Только и сказала, что нездоровится, отдохнуть надо. А что так-то плохо… Не сказала ничего. Ты-то как? Держишься?

— Держусь. Я вот чего хотела-то…