Татьяна Устинова - Богиня прайм-тайма Страница 4

Ошибается Костя. И относительно романтики, и относительно Ники.

Никакой романтики. Никакого Ники.

Толя Борейко помолчал и, так как никто ему не ответил, спросил снова, теми же самыми словами:

– А вы правда на север едете?

Он мог так спрашивать до бесконечности – Ольга знала.

Однажды они снимали пресс-конференцию министра МЧС, который долго и старательно не отвечал на Толин вопрос, а Борейко все повторял и повторял его – слово в слово! Министр в конце концов озверел и велел ему катиться с этим вопросом и даже уточнил, куда именно, и вышел небольшой скандал, который в конце концов замяли.

С тех самых пор министр МЧС, по слухам, каждый раз интересовался, кто будет на конференции от “Интерфакса”, и если ему отвечали, что может быть и Борейко, министр весело сообщал своей пресс-службе, что тогда пусть она, то есть служба, катится туда же, куда он чуть было не отправил Толю.

Вспомнив про министра, Ольга улыбнулась.

Он был молодой, решительный, сердитый и веселый – самый лучший из всех известных ей министров, а уж она-то их повидала, как любой высокоуровневый журналист! С Бахрушиным министр дружил, и они даже один раз ездили куда-то на своих громадных, тяжелых, вездеходных машинах, напялив куртки и болотные сапоги, и там, куда приехали, сидели на берегу чистой и быстрой речки и до утра разговаривали о делах. На их мужском языке это называлось “вырваться на рыбалку”.

Ольга сидела с ними только до полночи, а потом ушла в домик спать и до рассвета сквозь сон слышала, как они хохотали. И деревья шумели высоко-высоко, и холодно было, и тяжелые капли стучали в крышу, и костер трещал, и река под горой перекатывалась по камушкам. Под двумя одеялами было тепло, только нос все время мерз, и она, как собака, зарывала его в подушку.

Ей как-то очень радостно и легко дремалось под этими самыми одеялами, и ночь была глухая, совсем осенняя, и Ольга все время помнила, что завтра еще один выходной, а в Москву они вернутся только в понедельник, до которого целая жизнь!..

А потом пришел Бахрушин и разбудил ее грохотом своих сапожищ.

И, не открывая глаз, она слушала, как он топает и сопит, сдирая с себя свитер и джинсы, и это так ее волновало!.. Он повалился рядом, полежал и стал решительно раскапывать одеяла, раскопал и обнял ее, – у него была прохладная кожа, и щеки, колючие от щетины, и от него пахло дымом, осенью, одеколоном и чуть-чуть спиртным.

Он долго целовал ее холодными, настойчивыми губами, и прижимался щекой к виску, и гладил ее горло, и за ухом, где она особенно любила, а потом зачем-то спросил:

– Ты спишь?..

И у него был странный, перехваченный голос, как будто он тоже сильно волновался…

Вдруг сейчас ей показалось, что ничего этого не было.

Она все придумала. Оттого, что сильно устала за эту командировку, оттого, что бомбили каждый день, что выключился телефон, оттого, что приперся Толя Борейко, испортил настроение.

– А вы правда на север едете?

– Правда! – гаркнул Ники. – Мы! Едем! На север!

– А кто везет?

– Никто не везет. Мы сами себя везем.

– А машину где взяли?

“Взять” машину было невозможно, и все это знали.

Все местное население от мала до велика делало бизнес на приезжих, и населению было абсолютно наплевать, что это за приезжие – журналисты, военные, гражданские, строители, врачи без границ – “и без мозгов”, прибавлял обычно Ники, – кто угодно.

Машина до Панджера – шесть тысяч долларов. Не хочешь платить, не поедешь, а ехать надо, и мало того, еще оборудование везти – камеру, генератор, монтажный стол. Будешь выламываться, скажут семь. Или десять, им все равно, кто-нибудь да поедет, а им не к спеху. Некий документ местного МИДа, разрешающий выезд из Кабула, стоил двести долларов с каждого выезжающего, если официально, и еще нужно выстоять очередь в несколько дней, из которой нельзя уйти, записав номерок на ладони. Можно заплатить триста, и документ выдадут без очереди. А еще бумаги и разрешение на оборудование! А еще бензин, вода и жилье, за которое тоже нужно платить! Например, номер в данной гостинице стоит примерно как пятизвездочный люкс в Москве. Всем приходилось раскошеливаться, чтобы снимать войну.

Кому война, а кому мать родна…

Вот умная и, главное, свежая мысль.

– И чего?! Кто платит? Бахрушин, что ли?! – продолжал недоумевать Толя Борейко. – Да нет, ребята, что-то вы мне темните!

– Это не правильно, – лениво поправила его Ольга. – “Мне темните” не говорят.

– Да нет у Российского телевидения таких денег и не было никогда! За ваши разъезды платить!..

Толя был настоящий журналист, и мысль о том, что коллеги-конкуренты могут его обскакать, казалась ему невыносимой.

– Да какое тебе дело, кто за нас платит?! – из ванной крикнул Ники. Кажется, он опять рассматривал себя в зеркале, искал следы былой молодецкой удали.

И девицы, только что приехавшие из Ходжа-Багаутдина, оказались француженками – что толку от этих француженок!.. Расстройство одно.

В их поездке была небольшая тайна, но открывать ее Толе Борейко они не собирались. По крайней мере, Ольга так поняла своего оператора, засевшего в ванной, а главным “носителем тайны” был именно он.

– На базар надо сходить. Слышишь, Ники?

– Чего ты там не видала? Тазы с кувшинами? Воды все равно нет.

– Там хлебушек, – пробормотала Ольга и сглотнула – вдруг очень захотелось хлеба. – Лепешки.

Ники выглянул из ванной, вид у него был недовольный.

– Я один схожу. Без тебя.

Толя Борейко основательно уселся на шаткий металлический стул, крепко взял себя за колени – и навострил уши.

Недаром об их романе с Ники говорили все заинтересованные лица не только в Кабуле, но и в Москве.

Говорили и жалели Бахрушина.

…А что он может? Ей вожжа под хвост попадет, она и начинает вытворять, чего ей охота! В прошлом году в Антарктиду летала, а теперь вот в Афган понесло ее!

Книгу написала, читали? Да ладно, все читали! Ну и что? Особенная какая-то книга, что ли? Да ничего особенного, книга как книга. Тогда почему ее напечатали?!

И целое событие было, по телевизору показывали, а теперь говорят, что ей премию какую-то дадут, то ли Пулитцеровскую, то ли Букеровскую, шут ее знает. А все из-за чего? Из-за того, что спит со всеми – и с тем, и с этим, и еще вроде с министром печати и с эмчеэсовским, и с генеральным продюсером, и еще с кем-то, от кого зависит… А вы не знали?! Да она ни одного мужика не пропустит, у нее, наверное, как у этих… которые зарубки на кровати делали, кто это такие были? Потащилась вот в Афган, а он отпустил, Бахрушин-то, как он может ее остановить?! А ей все мало – небось Нобелевскую теперь подавай, премию-то. Феминистка, блин. Профессионалка.