Тэми Хоуг - Алиби-клуб Страница 4

Паника душила меня скорее из страха перед собственными эмоциями, чем из-за увиденного или страха захлебнуться рвотной массой и умереть. Хотелось убежать от своих чувств, сорваться и нестись сломя голову, как раньше несся Арли, когда привез меня в это жуткое место.

– Елена.

Голос Лэндри звучал у меня в ушах, рука обнимала за плечи, предлагая опору и защиту. Я не хотела от него сочувствия, ничего не хотела. Не желала, чтобы он видел меня такой слабой, уязвимой и потерявшей контроль.

Весь последний год мы были любовниками. Он решил, что хочет большего, а я – что не хочу ничего. Менее десяти часов назад я вытолкала его, заявив, что достаточно сильна и не нуждаюсь в нем. Сейчас я не чувствовала в себе этой силы.

– Эй, полегче, – тихо сказал Лэндри. – Просто постарайся дышать медленно.

Вывернувшись из его рук, я поднялась на ноги. Хотела что-то сказать, но вылетавшие из горла звуки не были похожи на слова. Прикрыв лицо руками, я попыталась совладать со своими чувствами.

– Это Ирина, – сказала я, тяжело дыша.

– Ирина? Из конюшни Шона?

– Да.

– О, Боже, – пробормотал он. – Мне жаль. Не знаю, что сказать.

– Не говори ничего, – прошептала я. – Пожалуйста.

– Елена, тебе надо присесть.

Он поручил одному из помощников шерифа позвонить в отдел по расследованию убийств и повел меня к своей машине. Усевшись боком на пассажирское сиденье, я обхватила голову руками и склонилась к коленям.

– Хочешь чего-нибудь выпить?

– Ага. Водки со льдом и лимоном.

– У меня есть вода. – Лэндри подал мне бутылку, и я сполоснула рот.

– Есть сигарета? – Я спросила не потому, что курю. Когда-то курила и, как многие знакомые копы, включая Лэндри, так до конца и не рассталась с вредной привычкой.

– Посмотри в бардачке.

Теперь мои дрожащие руки были чем-то заняты, а рассудок мог сосредоточиться на том, чтобы успокоить дыхание и не поперхнуться сигаретным дымом.

– Когда ты видела ее в последний раз?

Глубоко затянувшись, я выдохнула до предела, будто задувала свечи на именинном торте.

– В субботу. Поздним вечером. Ей не терпелось уйти. Я предложила взять на себя занятия с лошадьми и ночную проверку конюшни.

В отличие от меня, у Ирины была активная светская жизнь. Где и с кем она встречалась, я не знала, но часто видела, как Ирина покидала ферму в откровенных нарядах.

– Куда она направилась?

– Не знаю.

– Куда могла пойти?

У меня не было сил даже пожать плечами.

– Может в «Игроков» или «Кувырок», какой-нибудь клуб на Клематис-стрит.

– Ты знакома с ее друзьями?

– Нет. Полагаю, они по большей части из конюхов или русских.

– Парень?

– Если у нее и был кто-то, на ферму она его не приводила. Держала свои дела при себе.

Это мне всегда в ней нравилось. Ирина не обременяла никого пошлыми подробностями своей сексуальной жизни, не рассказывала о том, кого видела или с кем спала.

– В последнее время в ее поведении прослеживалось нечто необычное?

Я выдавила слабый смешок:

– Нет. Она была неприветливой и высокомерной, как всегда.

Не самое востребованное качество для конюха, но я никогда не имела ничего против ее настроения. Бог свидетель, я всегда могла найти с ней общий язык. У Ирины было свое мнение, и она не стеснялась его высказывать, я это уважала. К тому же она была чертовски хороша в своем деле, даже когда временами строила из себя узницу трудового лагеря в сибирской глуши.

– Хочешь, подброшу тебя домой? – предложил Лэндри.

– Нет. Я остаюсь.

Я потушила сигарету о подножку машины и бросила окурок в пепельницу, ожидая, что Лэндри будет спорить. Он лишь отступил назад, выпуская меня из машины.

– Знаешь что-либо о семье Ирины?

– Нет, и сомневаюсь, что Шон знает. Ему никогда не приходило в голову спросить об этом.

– Она не была членом клуба любителей платить налоги?

Я глянула на него.

Нелегалы составляли большую часть рабочей силы в конном бизнесе Южной Флориды. Они приезжали в Веллингтон каждую зиму, так же как владельцы и тренеры пяти или шести тысяч лошадей, которым предстояло соревноваться в одном из самых крупных и самых богатых событий в конном мире.

С января по апрель население города увеличивалось втрое из-за притока людей, от миллиардеров до едва сводящих концы с концами. Главными зрелищными площадками были Палм-Бич Поло и Конноспортивный клуб. Последний напоминал многонациональный плавильный котел: нигерийцы работали охранниками, гаитяне опустошали мусорные урны, мексиканцы и гватемальцы вычищали стойла. Раз в год иммиграционная служба шерстила площадки конноспортивных соревнований, распугивая нелегалов как крыс, забравшихся в амбар.

– Ты знаешь, что я собираюсь сообщить о происшествии, и здесь появятся люди, – сказал Лэндри.

Под людьми он понимал детективов из офиса шерифа, которые явно не входили в число моих фанатов. Несмотря на тот факт, что когда-то я была одной из них.

Три года назад во время облавы на наркоторговцев по моей вине был убит полицейский. Неверное решение, неповиновение приказам, парочка дерганых дилеров метамфетамина, и рецепт катастрофы готов.

Я не осталась целой и невредимой (ни физически, ни морально), но я не погибла вместе с тем несчастным. Были копы, которые никогда не простят мне этого.

– Я нашла тело, – сказала я. – Нравится им это или нет.

Нет. Я не хотела находиться здесь. Не желала знать человека, который стал трупом, истерзанным аллигатором. Но неким образом эта проблема стала моей, и я ничего не могла с этим поделать. Жизнь – та еще сука, а в конце всех ждет смерть. Кого-то раньше остальных.

Глава 4

На месте преступления с жертвами убийств редко церемонятся. Кто-то натыкается на них, приходит в ужас от одного взгляда на свою находку и звонит копам. Затем в порядке очередности на место прибывают полицейские в форме, детективы, оперативно-следственная группа с фотографом. Одни ищут отпечатки пальцев, другие фиксируют расположение предметов. Подъезжает судмедэксперт, осматривает тело, переворачивает его – изучает все: от цианоза до сквозных ранений и личинок насекомых.

В силу обстоятельств, люди, которые сотни раз уже работали на месте преступления и еще сотни раз будут, не могут позволить себе видеть в жертве чьего-то ребенка, мать, брата, возлюбленного. Кем бы ни был этот человек при жизни, во время осмотра места преступления он обезличен. Только когда полицейские вплотную приступают к расследованию, он снова становится чьим-то отцом, сестрой, мужем, другом.