Валерия Вербинина - Ее любили все Страница 42

– Вы такая фаталистка? – осведомился Кошкин, который отлично знал женщин и был склонен не верить ни единому слову своей собеседницы.

– Я не фаталистка, а реалистка, – парировала Виктория, – и чертовски гордая притом. Не вижу смысла бороться за человека, который тебя не ценит. Победы этого рода всегда выглядят очень жалко, а поражения – еще жальче.

– Ваше здравомыслие меня пугает, – сказал Кошкин, испытующе глядя на нее. – И что, на этом ваш милый разговор закончился?

– Фактически да, потому что Женя скоро от меня отошла. По-моему, – добавила Виктория с улыбкой, – она была несколько разочарована, что я не стала устраивать скандал.

– И вы продолжали считать ее своей подругой, – буркнул капитан. – Интересно, как же она обращалась с теми, кто не был ее подругами?

– Вас интересует ее психологический портрет? – спросила его собеседница.

– Да, и даже очень. Потому что от разных людей я слышал, прямо скажем, взаимоисключающие версии. А в таком деле личность жертвы нередко дает ключ к разгадке того, кто мог ее убить и за что.

– Видите ли, Олег Петрович, – сказала Виктория, глядя на картину на стене, довольно правдиво изображавшую натюрморт с мертвыми птицами. – Человека нельзя описать двумя-тремя словами. Любой человек – это не мазок на картине, это целая картина. Где-то он проявит бессердечие, где-то великодушие, где-то будет героем, а где-то – последней сволочью. Если вы спросите меня, какой была Евгения, я постараюсь ее описать как можно полнее, но не думаю, что мой портрет будет абсолютно исчерпывающим. Вы понимаете, о чем я?

– Так какой была Евгения?

– Она была талантливая художница, если мы будем брать творческую сторону ее личности. И неуравновешенный, неустроенный человек, если уж говорить о характере. Искренняя, правдивая, бескорыстная, все это в ней было. Но она опускала руки, если что-то шло не так. На нее было легко повлиять, но она всегда мучилась, если понимала, что под этим влиянием сделала что-то неправильно. А когда находилась в разладе с собой и с окружающим миром, в ней просыпался провокационный дух. Это заявление на вечеринке, которое она мне сделала, – из разряда таких вот провокаций. – Виктория умолкла. – Иногда я думаю, что все пошло наперекосяк, когда Макс ее бросил. Он это сделал, потому что ему нравилось строить из себя плейбоя, а плейбой ведь не может привязаться к одной женщине. Ради этой глупой маски он поломал жизнь и себе, и ей. А иногда я думаю, что вместе им было бы ничуть не лучше, чем Жене с Валентином Степановичем, и даже хуже, потому что Макс порывистый, он не умеет в некоторых ситуациях проявить мудрость. Ну и, конечно, он не перестал бы ходить налево, это точно. И она бы устраивала ему скандалы, а потом стала бы соревноваться с ним в количестве романов, что-нибудь такое. И все равно бы они в конце концов разошлись, потому что Макс в глубине души стопроцентный мещанин, и он ее никогда не понимал. Ни ее творчество, ни ее метания. Он бы сказал, что это глупые бабские капризы, и все, на большее он не способен. Просто он одноклеточный, мир воспринимает просто: черное – белое, постель, но никаких обязательств, все художники уже умерли, а творчество здесь и сейчас – блажь, особенно если этим занимается женщина. И Женя бы его не переделала, потому что одноклеточный организм не может стать многоклеточным. Ему этого не дано.

– А вы жестокая, Виктория Александровна, – заметил Кошкин, слушавший ее очень внимательно. – Очень жестокая.

– Думаете? Просто меня бесят такие люди, как Макс. Которые сначала ломают жизнь, а потом приходят поплакать на могилке. Людей надо любить, пока они живы, знаете ли. Конечно, я понимаю, что он вовсе не лицемерил, что жизнь не так проста, как мне хотелось бы, но… но…

– Мне хотелось бы уточнить один момент, – сказал Кошкин. – Вы говорили, что Евгения была склонна к провокациям. Не могла ли она… допустим, в одной из таких провокаций зайти слишком далеко?

Виктория вздохнула:

– Тут мы возвращаемся к тому, о чем я вам уже говорила. Человек – это не мазок, а картина. И хотя Евгения была такая бесшабашная, и могла позволить себе вроде бы достаточно странные выходки… я вам скажу сразу же: она чувствовала границу, которую не стоит переходить. Ей нравилось подразнить, позлить, если она была не в духе, и только. Есть, знаете ли, такие провокаторы, которые все время ходят по грани, их среди женщин много. Так вот, Женя была… ну, просто провокатор от неустроенности. Собственно, поэтому мысль о том, что ее убили, плохо укладывается у меня в голове. И если вы спросите у меня, почему ее убили, я скажу однозначно – характер тут ни при чем. Она бы никогда не перешла грань, за которой становится опасно.

– Допустим, – мягко промолвил Кошкин. – Но если она попросту недооценила кого-то? Если грань, которая казалась такой далекой, на самом деле оказалась очень близко? Вы понимаете, о чем я?

– А вот тут я могу только гадать, – сказала Виктория. – Да, может быть, недооценка имела место. Хотя… – Она задумалась.

– Скажите, Виктория Александровна, если бы вы писали роман и вам нужно было выбрать убийцу из числа присутствующих, кого бы вы выбрали? – внезапно спросил ее собеседник.

– Никого, – ответила Виктория. – У меня, знаете ли, хорошо развитое воображение. Но все равно: ни одного из этих людей я не могу представить в роли убийцы, который проломил Жене голову, а затем сделал все, чтобы обставить ее гибель как несчастный случай.

– А вы учитывали возможные мотивы? Жадность, знаете ли, двигатель подавляющего большинства преступлений. А родные Адрианова, к примеру, могли потерять очень много.

– О, – усмехнулась Виктория, – кого вы учите? Материальные мотивы присутствуют во многих моих романах, но… Это не они. Я имею в виду, не родственники Валентина Степановича. Я знаю их всех, знаю давно, и скажу так: они трусы. Что Илона Альбертовна, такая воинственная с виду, что тихая скромная Лиза, которой всегда было неуютно в семье. Про Филиппа и говорить нечего – максимум, на что он способен, это брак по расчету. Но даже ради этого он не смог бы кого-то убить, не тот характер.

– А вы в курсе, что Илона Альбертовна страдает гипертонией? – невинно осведомился Кошкин.

– И поэтому может употреблять проксивезин, которым отравили Валентина Степановича? Вы это имеете в виду?

– Ну да, а еще за столом она сидела рядом с ним. Неплохая возможность отравить бывшего мужа, как вы думаете?

– Да, но все это как-то нелепо, знаете ли, – вздохнула Виктория. – Смахивает на детективный роман, автор которого не утруждал себя выбором сюжета. И как удачно мы сразу же находим под столом оболочку от таблетки именно этого лекарства. И осадок в бокале налицо, и заключение врача, что эти таблетки несовместимы с алкоголем. – Она поморщилась. – Знаете, у меня такое ощущение, что кто-то пытается водить нас за нос. Все разыграно как по нотам, так четко, что даже оторопь берет.