Юлия Шилова - Никогда не бывшая твоей Страница 42

— Сколько?!

— Сто долларов?

— За что?!

— За то, что занимаешься незаконными действиями на нашей территории. Между прочим, твои действия под статью попадают. Так что, голубушка, плати по таксе и меня не держи. Мне работать надо. Сама знаешь, время — деньги. Меня и работа, и люди ждут, а я здесь простаиваю.

— А подешевле?

— Что подешевле?

— Мне кажется, ты крутовато берешь…

— Да это не я так беру. Такса такая. У вас там, в городе, ничего дешевле не бывает. У вас там все только дороже.

Тамара принялась рыться в сумочке.

— Вот жизнь пошла, — разговаривала она сама с собой. — На свалке и то нужно платить. Где ж на вас на всех денег-то наберешься! Еще никогда в жизни бомжам не платила. Достав деньги, она брезгливо протянула их бомжу и спросила:

— Надеюсь, ты сейчас уйдешь?

— Уйду. У нас все по справедливости. Только на бутылочку еще подкинь, и мы в расчете.

— На какую бутылочку?!

— На обыкновенную. Чего-нибудь горячительного. Сегодня грех на бутылочку не подкинуть. У нас завтра свадьба.

— Какая еще свадьба?

— Обыкновенная, — совершенно спокойно заявил бомж. — Ты что, не знаешь, какие свадьбы бывают? У меня сестра замуж выходит. Вон, видишь, какая красавица.

Бомж махнул рукой до неприличия запущенной женщине, разгребавшей мусор. Женщина, если конечно такую можно назвать женщиной, точно такого же неопределенного возраста, улыбнулась и игриво послала воздушный поцелуй.

— О, бог мой! Даже таких замуж берут… Тут черт знает сколько лет не можешь выйти замуж… А эта красавица, значит, выходит.

— Выходит! — хвастливо заявил бомж. — —У нее поклонников много. Каждый добивался руки и сердца, но она отдала предпочтение Сереге. Он ее долго обхаживал и смог своего добиться.

— А свадьба где будет?

— Прямо в нашем государстве. Где ж еще. Дома. На родной земле. Гулять всю ночь будем. Пить, гулять, костры жечь.

— А где ж молодые жить-то будут? — Голос Тамары был полон сарказма.

— Мы молодым домик небольшой соорудили из картонных коробок…

— А если дождь пойдет?

— Если идет дождь, сверху клеенка натягивается.

— А зимой?

— До зимы еще дожить надо. Зимой мы себе другие дома мастерим, и костры круглосуточно жжем. Так что, даешь молодым на бутылочку?

— На, держи.

Тамара достала из карманы пятисотрублевую купюру, сунула ее бомжу и в очередной раз брезгливо сморщилась.

— Тут тебе на несколько бутылочек. Послушай, будь другом, сделай так, чтобы я тебя больше не видела.

Бомж вежливо раскланялся и удалился. Следом за ним ушли наблюдавшие за происходящим его собратья.

— Ну что, больше нам никто не мешает, — пропела Тамара с какой то дурацкой интонацией. — Отбуцкайте ее хорошенько, пусть знает, что деревенские бабы не самые хитрые и что им совсем не все дозволено, как они о себе возомнили.

— Не надо! — Мои глаза налились слезами, подкосились колени.

— Надо, деточка моя. Надо…

Меня повалили на землю и стали бить ногами. Мужчины били вполне профессионально, нанося сильнейшие удары и не оставляя при этом следов. Я не знаю, сколько времени это продолжалось. Возможно, совсем немного, а возможно, целую вечность. Когда мои мучители закончили свою работу, Тамара поставила мне на грудь ногу, обутую в острую супермодную туфлю, и со злорадством произнесла:

— А теперь внимательно меня слушай, дура деревенская. Запомни раз и навсегда, я сохранила тебе жизнь, и ты должна мне быть благодарна. Чтобы я никогда тебя больше не видела и ничего о тебе не слышала! Даю тебе ровно двадцать четыре часа, чтобы ты уехала в свою деревню, навсегда покинула Москву. Навсегда. Если ты еще когда-нибудь появишься у дома Якова, то знай, пощады не будет. Когда я увидела тебя в первый раз, я сразу поняла, что ты не глупая девушка и все понимаешь с полуслова. Поэтому, дорогая, старайся быть послушной девочкой и ни мне, ни Якову не попадайся на глаза. А за то, что я немного поучила тебя уму-разуму на городской свалке, ты на меня зла не держи. Это чтобы ты не забывала о том, что не все коту масленица. Москва слезам не верит. Езжай на вокзал и проваливай в свою деревню. Если я узнаю, что ты осталась в Москве, жди новых проблем. И еще, девочка моя. Ты помнишь, что я тебе говорила по подводу знакомства с сантехником. Имей в виду. Это предложение остается в силе. Правда, я ничего конкретного тебе не обещаю. Потому что не каждый московский сантехник захочет залезть на деревенскую бабу…

Вытащив из сумочки две стодолларовые купюры, Тамара бросила мне их на грудь и, помолчав несколько секунд, продолжила:

— Это я с тобой еще благородно поступаю. Думаю, что этих денег вполне хватит, чтобы добраться до твоей деревни. И еще… Если вздумаешь сунуться к ментам, знай, что тебя уже больше нет.

Не убирая своей туфли с моей груди Тамара вновь достала из сумочки пудреницу, припудрила носик и аккуратно подкрасила губы.

— Сегодня я с Яковом иду в ресторан. Он говорит, что я всегда потрясающе выгляжу. Особенно ему нравится цвет моей помады. Он сам мне его подобрал и сам всегда мне ее покупает.

Она одарила меня взглядом, полным презрения, и вместе со ждавшими ее мужчинами направилась к дороге, где стоял ее джип.

Глава 12

Некоторое время я лежала молча и не шевелилась. Подошла какая-то женщина, села рядом со мной и вылила мне на лицо немного воды. Затем протянула мне грязную бутылку и предложила немного выпить. Я яростно замотала головой и попробовала встать.

— Ты как? — голосом, полным сочувствия, поинтересовалась бомжиха.

— Паршиво.

— Выпей воды.

— Спасибо, не хочу.

— Может, тебе принести что покрепче?

— Нет. Спасибо.

Я села и придирчиво оглядела свое тело. Как ни странно, на нем не было ни единого синяка, только сильно болели внутренние органы. Ничего не скажешь, работали профессионалы. Не выдержав, я громко заревела, меня трясло, как в лихорадке. Казалось, каждая клеточка моего тела посылает мне сигнал бедствия. Я чувствовала себя униженной, растоптанной и страшно подавленной. Застонав, я встала на колени, подобрала две стодолларовые бумажки и сунула их в карман. Я возненавидела собственную жизнь и искренне сожалела, что до сих пор жива, уж лучше бы я умерла. Я чувствовала, как сильно обнажились мои нервы.

— Тебе больно? — напомнила о себе сидящая рядом женщина.

— У меня на душе больно…

— Я хорошо знаю, что это такое. У меня тоже часто душа болит.

Я посмотрела на грязную женщину и растерянно пожала плечами. От нее страшно разило. У нее были заплывшие глаза, пересохшие и потрескавшиеся до крови губы… Такие женщины годами не смотрятся в зеркало и совершенно не переживают по поводу того, как они выглядят. Они не пользуются косметикой и не нуждаются в креме… Такие женщины уже давно не женщины. А так, их жалкое подобие. Жалкое, грязное и крайне неприятное… В другой ситуации я бы не смогла сидеть с нею рядом, убежала. В другой ситуации… В другой, но только не в этой.