Светлана Демидова - Любить птичку-ткачика: Страница 42

Романец звонил часто. Мила отвечала ему шершавым от сухости в горле голосом каждый раз одно и то же:

– Не звони больше, Олег… Очень тебя прошу…

Но он звонил. И этот звон, и его голос терзали ее уши так же немилосердно, как кошмарные сны – сознание.

Когда Мила поняла, что обречена постоянно существовать в липкой летней знойности, полубессоннице, одуряющей головной боли и одиночестве, к ней вдруг пришел Цебоев.

– А-а-а… частный сыщик… – усмехнулась она старушечьей усмешкой, которая мгновенно собрала вокруг рта гармошки высохшей от жары и страданий кожи. – Какими судьбами?

– Пройти можно? – спросил он, и она, не отвечая, посторонилась и даже сделала рукой широкий жест, мол, рада безмерно и давно ждала…

Но именно его она не ждала. Она постоянно вспоминала другого Владимира, которому верила и которого полюбила… Этот пришел напрасно.

Владимир Юрьевич прошел, стараясь не глядеть ей в глаза. Миле стало смешно. После всего, что он с ней сделал, глупо стесняться и отводить взгляд. Ну ничего! Сейчас они выйдут из полутьмы коридора в залитую солнцем комнату, и он увидит, что с ней стало… Вернее, что от нее осталось: одна лишь старушечья улыбка сухой гармошкой.

– Ты, конечно, меня ненавидишь, – сказал он, когда они наконец прошли в комнату. Мила удивилась, как же длинен и тяжел был этот путь – прямо переход Суворова через Альпы.

– Много чести, – отозвалась она и глотнула своего вечного теперь зеленого чая.

– Да… конечно… но у меня есть оправдание…

– Неужели? – скрипуче рассмеялась она. – Подлости нет оправдания.

– Согласен: подлости нет, а мне – есть…

– Если ты думаешь, что я попрошу с этого места поподробнее, то ошибаешься. Мне плевать на то, что ты думаешь на свой счет. Я вообще не понимаю, зачем ты пришел. Если посмотреть на дело своих умелых сыщицких рук – то они справились на славу! Кстати, я тебе предложила бы переименовать свое агентство!

– Да? – растерянно спросил он.

– Да! Не сыскное агентство «Шерлок Холмс», а контора по разбиванию сердец имени… например Яго…

– Люда…

– Да никакая я не Люда!! – расхохоталась она. – Меня все всегда звали Милой. Я Мила! Ми-ла! Уразумел? Нет Людочки! Она у-мер-ла… В одно из июльских воскресений… Странно, да? Было воскресенье, а она умерла… Эта дурочка Людочка все сделала наоборот!

– Ты никогда не говорила, что я называл тебя неправильно…

– Чему безмерно рада! Вовсе не все ты знаешь обо мне, Яго Холмс!

– Ты обо мне тоже!

– И чудесно! – Мила организовала на своем лице ту самую старушечью улыбку. – Давай останемся с этим незнанием!

– Люда!

– Я не Люда!!!

– Для меня ты останешься Людочкой…

– Замолчи!! – крикнула она и запустила в него чашкой с остатками зеленого чая.

Он не отстранился. Чашка угодила ему в грудь. Мокрое пятно от чуть зеленоватой жидкости расползлось по его светло-голубой рубашке безобразным многоногим пауком. Несколько крупных капель попало и на серые брюки.

– Клеймо, – сказала Мила, кивнув на многоногое пятно. – Знак другим, чтобы остерегались тебя… Жаль, что высохнет…

– М-Мила… – начал Цебоев, и она почувствовала, как неправильно в его устах звучит ее имя. На самом деле она давно уже не Мила. После того, что с ней случилось, она не может больше ни с кем быть милой. А есть ли антоним к слову «милая»? Нечто прямо противоположное? Почему-то никак не вспоминается… но ведь это слово и должно стать ее именем. Она посмотрела на Владимира, и наконец до нее дошло, что все это время он ей повторял: – Да ты не слушаешь меня!! Почему ты меня не слушаешь?! Выслушай все-таки!!!

Он подскочил к ней и взял за плечи. Этого не надо было делать. Не надо было. Его руки прожигали насквозь ее замызганный халатик, в котором она последнее время и спала, и бодрствовала, и даже временами, кажется, что-то ела.

Мила отшатнулась с плещущимся в глазах ужасом. Он не отпустил ее плеч и сказал то, что она никак не ждала услышать:

– Я люблю тебя, Людочка… Все-таки… Людочка…

– Это жестоко, Цебоев, – прошептала она. – Отпусти меня… немедленно…

Он разжал руки, и Мила бессильно опустилась на диван.

– Конечно же, ты мне не веришь…

Она не посчитала нужным отвечать. Она обняла себя за плечи, чтобы не горели те места, к которым прикасались его руки. Владимир сел напротив нее на табуретку, на которой Мила держала вечную свою чашку с зеленым чаем, и сказал:

– Я понимаю твои чувства и… даже разделяю… но выслушай… прошу…

Она лишь брезгливо повела плечом, которое так и сжимала собственной рукой.

– Получается, что я совершил подлость, но ведь не знал…

– Не знал, что совершаешь подлость? – усмехнулась Мила.

– Не знал, что… полюблю тебя… Гелена попросила помочь ей… по-родственному… Я согласился. Откуда мне было знать, что она затеяла…

– Только не надо прикидываться непорочным!

– Я не прикидываюсь. Она сказала, что пришлет ко мне подругу затем, чтобы я открыл ей глаза на человека, который ей изменяет. Просила не говорить, что мы… в общем… родственники, чтобы ты не сомневалась в моей беспристрастности.

– Я и не сомневалась, – горько улыбнулась Мила. – Я, дурища, ни в ком не сомневалась… Но почему же ты беспристрастно не открыл мне бесчисленные связи Романца? Гелена так велела, да?! А ты во всем ее слушаешься! Братишка!

– Это, конечно, она тебе сказала, да?

– У меня нет оснований ей не верить!

– Я не все сказал тебе о Романце вовсе не по указанию Гелены. Я просто… сразу влюбился в тебя, как только увидел… Разве ты не почувствовала этого?

– Не вижу связи между твоей якобы любовью с интрижками Романца!

– Конечно, не видишь, – горько проговорил он, – ни сейчас, ни тогда… Я не хотел сделать тебе больно… Я видел, что ты любишь его, и открыл только то, что все равно скоро стало бы тебе известно.

– В каком смысле?

– Ну… про бывшую жену и сына Романец все равно вынужден был бы сказать… Сколько ни тяни…

– Этот сын – ему вовсе не сын! Зачем даже сейчас врешь?! А еще смеешь утверждать, что не хотел сделать мне больно! Да разве есть что-либо тяжелее известия о том, что любимый человек имеет ребенка и скрывает это!

– Я не вру… Мне не хотелось копать глубоко. Я тогда действительно не потрудился узнать, что он сын его бывшей жены, что Олег его только усыновил. Фамилия мальчика – Романец, а отчество – Олегович. Я на этом и упокоился. И о журналистке Анастасии Терлеевой ты все равно узнала бы.

– Откуда?

– О встречах Романца с журналисткой в ателье «Силуэт» тебе собиралась донести одна из его сотрудниц, которую Олег Станиславович, уж прости, тоже часто… дарил своим вниманием. С тобой она уже как-то свыклась, а терпеть на своей территории Терлееву не собиралась.