Александра Авророва - Весеннее сумасшествие Страница 44

— Ну, а эту ночь?

— Не помню.

— А ты напрягись. Кто первый вышел из комнаты?

— Нелька. Она побежала за Ольгой Николаевной.

— Отпирала ли она дверь?

— Ох, — вздохнула я. — Мы обе были в таком состоянии… Я не помню, чтобы отпирала, но не поручусь. Может, она помнит?

— Спросим, когда вернется. Ее повезли в прокуратуру.

Я возмутилась:

— А меня нет! Почему такая дискриминация?

— Только тебя им там не хватало с твоими фантазиями! Кстати, ты пока еще несовершеннолетняя.

— Завтра мне восемнадцать.

— Вот завтра, может, тебя и вызовут. Тем более, Нелька была Светке куда ближе, чем ты. Короче, если вы не заперли дверь, кто-нибудь мог прокрасться к вам ночью и налить этот самый клофелин. Ты ведь говоришь, Светка часто пила и ночью? В темноте она бы ничего не заметила.

— Да, но… откуда кому знать, пьет ли она ночью?

— Разумно. И тут же напрашивается естественная мысль… Вот ты все время повторяешь, что Нельку знаешь хуже, чем Светку. А в ее непричастности ты уверена или нет?

Я задумалась.

— Психологически — нет. Хотя это не значит, что я знаю о ней что-нибудь плохое. Скорее — не знаю ничего по-настоящему хорошего. Понимаешь, вот ты, или я, или Светка… мы время от времени выходим из себя и несемся вперед без тормозов. В эти моменты я убеждена, что вижу истинную сущность человека.

— Это точно, — согласился мой собеседник.

— А Нельку я без тормозов ни разу не видела. Она всегда ведет себя рационально. Правда, позавчера вечером и у нее сдали нервы. Она плакала, порвав новые брюки.

— Она вообще увлекается тряпками, но ведь это свойственно большинству женщин.

— Ну, брюки — только повод. Она как-то вдруг стала мне ближе, заплакав. Впрочем, это ведь неважно. У нее алиби. Вспомни! Седьмого числа свет отключили без пятнадцати одиннадцать. До этого момента Нелька сидела на виду в кафе, потом без пяти одиннадцать вернулась домой, успев по пути заглянуть к Илье за конспектом. Ей физически не успеть подняться в солярий!

— Хорошо, отставим Нельку. Просто ей было бы всего удобнее подлить яд, понимаешь? Ей или тебе. Про это тебе и следователь намекнула, помнишь? Но, в принципе, мог и кто-нибудь другой, особенно если вы не заперли дверь. Кстати, к вопросу о том, откуда кому знать, пьет ли Светка ночью. Кто с нею спал, вероятно, знает.

— А кто с ней спал? — полюбопытствовала я.

— Легче ответить, кто с ней не спал. Я, например.

— Не поняла… ты — в смысле «да» или «нет»?

— О господи! Разумеется, нет. Не спал я с нею. Делать мне нечего! Думаю, что Илюха тоже, раз в Алену влюблен. А Виталий и Серега… наверное, она их не пропустила мимо. Хотя гарантировать не могу.

— Кстати, Наташа знает, что Светка пьет ночью гриб. Я вспомнила, мы это обсуждали недавно. Наташа прочла, что для очистки от шлаков надо в день употреблять не менее трех литров жидкости, и хвалила Светку.

— Интересно… Итак, Наташа, Алена, Илья, Сережа, Виталий. Подозреваемых осталось пятеро. И учти — раз ты отвергаешь причастность Светки, значит, вынуждена обвинить кого-то из них.

Я вздохнула.

— Меньше всего мне хочется обвинить Наташу. Мне не верится, что она способна на убийство. Но она куда менее открытая, чем Светка, поэтому утверждать наверняка я не берусь. Как ты думаешь, Наташа влюблена в Сережу? — Ты что? У нее же был роман с Виталием.

— Был, да сплыл. Помнишь, как вы забыли поздравить ее с Восьмым марта?

— Да. Мы, конечно, большие свинтусы. Ты считаешь, раз она расстроилась, значит, обязательно влюблена?

— Нет, но она в расстройстве проговорилась… мол, он про меня забыл, он ко мне равнодушен… Только ты не выдавай никому, хорошо?

— Конечно, не выдам. Погоди!

Сашка нахмурился.

— Ты что? — удивилась я.

— Да мелькнула какая-то мысль, но исчезла. Продолжай!

— Продолжать особо нечего. Сомневаюсь, что она влюблена в Илью или в тебя.

— По-твоему, в нас нельзя влюбиться? — иронически осведомился Сашка.

— Просто вы оба ее моложе, — дипломатично ответила я. — Вот и остается Сережа. И потом, Наташа из тех, кто всегда должен быть к кому-то привязан. Лучше всего, конечно, ей иметь семью и детей, но, пока их нет, это будет тот, кого она подсознательно наметит себе в мужья. И, наверное, ради любви она способна на многое.

— На убийство?

— Не знаю. Даже если так, неужели она могла бы оставаться такой спокойной? Хотя она не спокойна, нет, она переживает, но никаких угрызений совести я у нее не замечала.

— А у кого замечала?

— Ни у кого, но остальные куда менее чувствительные люди.

— Не скажи, — усмехнулся Сашка. — Вот наш Илья, например. Кто бы мог подумать, а? Ходит хвостом за Аленой, ограждая ее от насмешек. Прямо-таки рыцарь без страха и упрека. Правда, дама у него своеобразная.

— И что она? Как реагирует?

— Позволяет за собою ходить. Илья совершенно потерял голову от счастья. Общаться с ним стало невозможно. Все мы стали вдруг букашками на его пути. Похоже, он сделал бы ради Алены, что угодно.

— Убил бы букашку на пути? — уточнила я.

— Но зачем Алене убивать свою… гмм… близкую подругу?

— А если Илья убил Марго не ради Алены, а ради себя? Из ревности, понимаешь? Пока была жива Марго, ему ничего не светило.

— А как быть с Юханом Свантесоном? Его кто убил и зачем? Я сосредоточилась.

— Юхана Свантесона привела Алена. Ей были нужны деньги. Отравила его тоже она, а Илья помог избавиться от тела. Марго обо всем догадалась. Алена испугалась, что та ее выдаст, и убила.

— Думаешь, Марго бы ее выдала?

— Думаю, что нет, но Алене не понравилось бы вечно жить под угрозой. То она главенствовала над Марго, а теперь уже Марго управляла бы ею. Кстати, мы точно не знаем, где была Алена и пятого, и седьмого. И Илья тоже. Каждый якобы сидел в одиночестве в собственной комнате. Может, они были вместе?

— Ладно, — пожал плечами Сашка, — а зачем Алена с Ильей отравили Светку?

— Наверное, она тоже обо всем догадалась. Потому и стала переживать не сразу после убийства, а только позавчера. Позавчера она сообразила, кто именно преступник, и пыталась понять, надо ли сообщать о нем милиции.

— Погоди… что значит — «пыталась понять»? По-твоему, она бы в этом сомневалась?

— Ну… да, полагаю, сомневалась бы. Она произнесла такую фразу… «Почему нас с Машкой не оставят в покое? Ведь умерших этим не воскресишь». Она вообще не уважала милицию и не хотела с нею связываться без нужды. Но, если бы ей предъявили обвинение, наверняка предпочла бы рассказать правду, чем невинно пострадать. Вот ее и убили, чтобы она этого не сделала.