Бремя одежд. Болотный тигр - Кэтрин Куксон Страница 46

– Нет! О, нет!

Вой сирены еще не успел затихнуть, как Грейс бросилась наверх и подхватила Стивена. Когда она спустилась в кухню, Дональд уже ждал ее. На нем было пальто и противогаз. Выключив свет, он открыл дверь, помог Грейс выйти наружу и повел ее вокруг дома.

Ночь была темной, но он не включал фонарь до тех пор, пока они не достигли убежища. Здесь он осветил для нее ступеньки и проговорил:

– У тебя есть все необходимое. А я должен идти. Посидишь без меня?

– Да, да, ничего со мной не случится.

Ей показалось, что Дональд хочет сказать еще что-то, но вместо этого он дернул головой как-то раздраженно и в то же время беспомощно и, отвернувшись, начал подниматься по ступенькам.

Грейс вытянула руку, чтобы взять с буфета книгу и почитать на койке, когда послышался странный щелчок. Она резко повернула голову в сторону двери. Звук был похож на щелканье закрывающегося замка. Нет, наверное, это мне показалось, решила она. Ее рука уже нащупала книгу… Резко повернувшись, Грейс быстро взбежала по ступенькам и попробовала дверную ручку. Она чувствовала, что сейчас ее лицо выражает искреннее недоумение. Зачем он закрыл на ключ дверь? Он запер ее, Грейс, в убежище. Она почувствовала, как ее охватывает паника. Что, если рядом упадет бомба, а она не сможет выбраться?

Задрав голову к потолку, который являлся полом их холла, она начала кричать:

– Дональд!.. Дональд!.. – он не мог уйти, не мог. – Дональд!.. Дональд!..

Она опять попыталась выйти, отчаянно дергая ручку двери, – напрасно. Грейс медленно спустилась вниз.

– Мм…мм…ма-ма, – ребенок начал хныкать.

– Спи, мой дорогой, все хорошо, это мама кричала.

– Ма-ма.

– Тише, тише, не плачь. Все хорошо, это твоя мамочка. Спи. Тсс! – она легонько похлопывала ребенка, а взгляд ее был устремлен вверх.

Зачем Дональд закрыл дверь на ключ? Весь вечер он вел себя как-то странно, по крайней мере, не так, как обычно. Почему он никуда не пошел, а остался с ней? Даже когда они только поженились, Дональд никогда не оставался с ней после чая – у него всегда находились в это время какие-то дела…

Постепенно Грейс нашла ответ на свой вопрос. Перед ее мысленным взором возникло его лицо, когда он прошлой ночью увидел, как она разговаривала с Бертраном Фарли в гостиной. Отпуск молодого Фарли подходил к концу. Не испытывая особого интереса, а скорее для того, чтобы сказать что-нибудь, она спросила его: «Когда вы уезжаете?» – «Завтра. Обязан явиться в часть в семь ноль-ноль в среду. – К нему вернулась его прежняя шутливая манера. – Но раньше этого времени они меня не увидят. Поскольку я решил ехать и ночью, то завтра до восьми вечера я и с места не сдвинусь…»

Завтра до восьми вечера, то есть уже сегодня, сейчас… Нет, нет. Слишком нелепо. Но она вспомнила, как Дональд, увидев их вместе, даже не взглянул на нее, а отправился в свой кабинет…

Значит, он посчитал, что она собирается проводить Бертрана Фарли, и поэтому закрыл дверь убежища на ключ, закрыл ее здесь, и теперь с ней могло случиться все что угодно. Неужели он не понимал, что даже если бы она и хотела попрощаться с Бертраном, то все равно не смогла б оставить ребенка?

Она села в плетеное кресло возле маленького столика и, положив на него локоть, подперла подбородок.

Чем больше Грейс думала о своем положении, тем больше чувствовала, как ее охватывает злость и… страх. Она с малых лет не любила, когда ее запирали в четырех стенах. Еще девочкой, не застав матери дома, она не закрывалась на ключ ради собственной безопасности, а наоборот, распахивала обе двери – парадную и заднюю, – чтобы можно было в случае чего сбежать. Даже от Дональда она никогда не закрывалась, да и необходимости в этом не было.

Около половины восьмого послышался гул моторов, и Грейс интуитивно поняла, что машины – вражеские: гудение было тяжелым и чем-то отличалось от звука моторов английских самолетов. Потом взорвалась первая бомба – раздался ужасный треск и грохот, как будто чьи-то гигантские зубы с хрустом разгрызли огромную конгрету. Грейс бросилась из кресла на койку, прикрыв телом ребенка; лампочка под низким потолком мигнула два раза и погасла.

– Ма-ма…ма-ма…ма-ма…

– Все… все хорошо, мой дорогой. Все хорошо, твоя мама здесь, – голос Грейс дрожал, дрожало все ее тело. Боже мой! Боже мой! Что, если одна из бомб упадет на дом, а она с ребенком не сможет выбраться из подвала?

Вдалеке раздались отрывистые хлопки выстрелов зенитных орудий, затем послышалось низкое, сочное жужжание моторов – самолет, казалось, летел над самым домом. В кромешной темноте, оцепенев от ужаса, Грейс подняла голову. Земля вновь содрогнулась.

– Ма-ма…ма-ма…Па-па…па-па. Сти-ви…

– Все… хорошо… мой дорогой. Мама с тобой, – с трудом проговорила Грейс – зубы ее стучали.

Опять послышалось гудение – еще более низкое, монотонное, и Грейс ощутила сильный толчок, отозвавшийся во всем ее теле, потом еще и еще… Они бомбили деревню, маленькую безобидную деревню. Но почему? В ней же ничего не было… Аэродром. Немцы считали, что бомбят аэродром.

Господи… Господи… надо молиться, но Грейс не могла молиться. Не могла. Если бы кто-то был сейчас рядом, кто-то, с кем можно было бы поговорить. О, Эндрю! Она не хотела умереть, не увидев Эндрю… А ребенок? О, Боже! Убереги от беды моего сына. Если бы здесь был свет… Свечи – конечно, свечи!

– Тише, милый, лежи спокойно. Мама только зажжет свечи, мама сделает светло. Тише.

Она слезла с койки и на ощупь добралась до сундука, где находились книги. Рядом с книжным стеллажом стоял наготове подсвечник со свечой. Грейс подняла его дрожащей рукой и ощупала широкий ободок блюдца в поисках спичек.

Их не было.

Как слепая, она трогала пальцами книги, крышку сундука – напрасно. Грейс почувствовала, как ее охватывает паника и, подобно штопору, ввинчивается в мозг. Она с трудом сдержалась, чтобы не закричать от ужаса. Он не мог унести спички.

Он не мог унести спички…

Грейс встала на четвереньки, обшарила пространство вокруг ножек сундука, пол Он всегда по рассеянности клал спичечные коробки к себе в карман, но он не мог унести эти спички, не мог…

И фонарь он тоже забрал. Грейс помнила, как он поднимался по ступенькам, держа фонарь в руке.

Он специально закрыл ее и ребенка, специально сделал это в то время, как началась бомбежка.

«Эндрю… Эндрю, он унес спички,