Галина Романова - Преступно счастливая Страница 47

— Много чести алкашей хоронить! — зло фыркнула она напоследок, перед тем как закрыть перед носом Волкова дверь.

По второму адресу проживали теперь другие люди. И о прежних жильцах не знали вообще ничего. Он и не надеялся, что ему будет везде везти. И снова вспомнил Гришина, который предупреждал его, что до начала дачного сезона суетиться бессмысленно.

И все же поехал по третьему адресу. Он все рассчитал: дорога до дома, указанного на листке, займет десять минут от того места, где его постигла неудача. А там и до работы рукой подать. Он даже успеет заскочить куда-нибудь перекусить. Хотя голода почти не чувствовал.

Третий адрес встретил его ухоженным двором, чистым гулким парадным и красивой резной дверью из неведомого Волкову дерева. Он позвонил. Открыли почти сразу, будто ждали гостей.

— Здравствуйте, — поздоровался он и даже чуть склонил голову.

Женщина, стоявшая на пороге, напомнила ему пожилую герцогиню, позировавшую художнику и отвлекшуюся на звонок в дверь. На ней были такие одежды! Шелк дымчато-серого цвета от шеи до пяток, волны старинного кружева вокруг высоко взбитых седых волос. Немыслимые туфельки, кажется, тоже из шелка.

Откуда она взяла такие музейные одежды, удивился Волков, последовав за дамой в прихожую. Она, кстати, пригласила его туда, не произнеся ни слова. Величественным кивком.

Зря он сюда пришел, понял он сразу, как вошел в квартиру. На стенах полотна, наверняка подлинные. Под ногами слегка вытертые, но явно не дешевые ковры.

— Не смейте разуваться! — прикрикнула на него дама и снова кивком увлекла его в комнаты.

Именно комнаты! Их наверняка было не меньше пяти. Он столько дверей насчитал, пока шел за ней, слушая шелест шелка ее длинного платья.

Пришли в гостиную. Старомодную, чем-то напомнившую Волкову музей. Старинные настольные лампы, аж четыре штуки! Два диванчика, четыре креслица, три столика между ними. На них аккуратные стопки корреспонденции, ножи для разрезания страниц.

Куда он пришел?! Разве станет дама в таких шелках копаться на дачном участке в грядках? Станет опознавать трупы членов сгоревшей семьи алкоголиков? Станет потом хлопотать с похоронами?

Ой, вряд ли.

— Иван Иванович позвонил мне, — неожиданно нарушила дама тишину, присев на самый краешек одного из креслиц. — Вы присаживайтесь. Александр Иванович, если не ошибаюсь?

— Так точно!

Он чуть каблуками не щелкнул, беря в руки сухонькую ладошку, покрытую пигментными пятнами, и легонько ее потрясая. Гришина бы его робость позабавила, неожиданно пронеслось в мозгу.

— Он сказал, что вас интересуют подробности пожара двенадцатилетней давности, так? — Ее аккуратно выщипанные редкие бровки с проблесками седых волосков сошлись на переносице. — С чего вдруг?

— Произошло нечто, что может иметь непосредственное отношение к тем давним событиям, — ответил Волков уклончиво.

— Понятно… — Она загадочно улыбнулась, сразу сбавив себе полтора десятка лет. — Тайны следствия!

— Типа того. — Он тоже улыбнулся. — Вам что-нибудь известно?

— Типа того! — фыркнула она неожиданно весело. — Мой теперешний супруг, услышь он вас, пришел бы в ужас! И причина вашего визита ему вряд ли бы понравилась.

— Теперешний супруг? — не понял Волков.

— Ну да. Мы с ним не так давно вместе. Ранее я была замужем за Коленькой… Бедный Коленька! — печально вздохнула дама. — Знаете, он с таким азартом копался в грядках с огурцами и редисом, что… Что это в конечном итоге его сгубило. Инсульт, скорая смерть… Уже семь лет. А Всеволод, это мой нынешний супруг, терпеть не может заниматься сельским хозяйством. Предметы старины его страсть. Картины, ковры, посуда.

И она повела вокруг себя рукой.

Понятно. Полотна, ковры, посуда и светильники, видимо, принадлежат ее теперешнему супругу Всеволоду. Возможно, и шелка с кружевом, в которые вырядилась дама, тоже его.

— Так, значит, вы двенадцать лет назад с вашим мужем Николаем… — начал Волков.

Дама не дала ему договорить:

— Совершенно верно! Десять лет мы прожили с ним на лоне природы. Ах, какое это было славное время! Милые тихие вечера. Чай со смородиновым листом. Свежая клубника. Коленька выводил какие-то немыслимые, буйно плодоносящие сорта. К нему все приходили за рассадой. Это приносило неплохие деньги, знаете ли. — Она с печалью вздохнула. — Знаете, мы уезжали с Коленькой на дачу ранней весной и возвращались оттуда, уже когда начинало морозить. Нам так с ним там нравилось!

И она вдруг с недоумением уставилась на острые носы своих шелковых старомодных туфель. Будто терзалась вопросом: а зачем ей вся эта пропахшая нафталином роскошь? Правильный ли выбор был ею сделан после Коленьки?

— Ваши соседи Смородины вам досаждали? — отвлек Волков ее от печальных мыслей.

— Смородины? Да нет… Пили пристойно. Много, конечно, но пристойно. Не мусорили, не скандалили, в друзья не навязывались. У нас с Коленькой не было с ними проблем.

— А их сын?

— Ваня, — она осторожно куснула нижнюю губу, выкрашенную странной лилово-серой помадой, — Ваня — их сын…

— Да, совершенно верно. Как он вел себя?

— Осторожно, — произнесла хозяйка дома со странной улыбкой. — Никто и никогда бы не догадался, какой это гаденыш. Никто, кроме Коленьки.

— Гаденыш?

Волков поперхнулся сказанным словом.

Такой характеристики в адрес Ивана Смородина он еще не слышал.

Хороший мальчик, трудолюбивый, способный, тихий. Так отзывались о нем все. Все, кроме этой дамы.

— Почему вы так о нем? — Он тут же вспомнил ее имя, написанное аккуратным почерком Ивана Ивановича Головкова. — Почему вы так о нем, Алла Игоревна?

— Потому что этот мальчик был гадким. Тихо гадил всем без исключения. Даже своим родителям, — произнесла она скороговоркой, и нижняя губа ее, выкрашенная странной губной помадой, нервно затряслась. — Знаете, если бы он не погиб при пожаре вместе с ними, я бы подумала, что это он их сжег. Но он погиб. И это меняет дело.

— То есть?

— То есть их поджег кто-то еще.

— Поджег?

Волков опешил. Алла Игоревна говорила об этом с такой серьезной уверенностью, что упрекнуть ее в старческом слабоумии было нельзя.

— Да, их дом подожгли. Пожарные, конечно, даже слушать не захотели. Зачем им лишняя головная боль? Коленька возмущался, бедный. И канистру потом с мусорки им приносил, показывал. Требовал снять отпечатки пальцев. А толку!

— Погодите, погодите, Алла Игоревна! — Волков почувствовал, что бледнеет. — То есть ваш покойный муж утверждал, что их дом подожгли?!

— Он не утверждал, молодой человек. — Она на мгновение сжала губы строгой линией, потом выдохнула: — Он видел!