Лидия Ульянова - Убийство девушку не красит Страница 47

На всякий случай Катя прошептала:

– Поедем, а…

– Никуда ехать не надо, Катя, – спокойно ответил Поярков, моя руки в блестящей кухонной мойке, профессиональными движениями намыливая одну растопыренную пятерню другой. Вытер руки чистым полотенцем, открыл кейс, и от явившегося глазу богатства у Кати зашлось понимающе сердце.

Внутри кейса в идеальном порядке размещался практически походный госпиталь: блестели простерилизованные инструменты в пластиковых запайках, в отдельном контейнере лежал этиконовский шовный материал, безупречной стопочкой были сложены стерильные салфетки, переливались стеклом ампулы и флаконы.

Когда-то, в студенческие годы, когда признаком доступа к привилегиям были даже одноразовые шприцы, – стеклянные, «рекордовские», с тупыми многоразовыми иглами кипятили по сорок минут в старых помутневших стерилизаторах, – подобное они могли видеть только на стендах соблазнительных выставок «Больница». Это выставлялось на обозрение несчастных хирургов из государственных больниц под девизом «видит око, да зуб неймет», приводя практикующих врачей одновременно в завистливый транс и дикое бешенство. Говорили, что нечто подобное есть где-то в Кремлевской больнице и в «Свердловке», но Катя так никогда и не держала в руках легкого и удобного американского, немецкого, шведского инструмента…

Затаив дыхание, Катя заглядывала сейчас в эту пещеру Аладдина, с надеждой переводя глаза на ее обладателя. Он высился хозяином несметных богатств, волшебником, калифом и падишахом. Всесильным Гарун-аль-Рашидом.

– Катя, клади его на бок, не стой, – приказал калиф.

Она осторожно опустила Боба на разложенные простыни, уложила на бочок.

– Будешь одна держать. Справишься? – Голос был мягкий, ласковый и твердый одновременно.

Катя скосила глаза на затихшего, покорного, тяжело дышащего пса с рваной раной до самого уголка глаза и почувствовала дурноту. Ноги словно превратились в отварные макаронины, а в голове приятно зашумело.

Нельзя, Катя, нельзя! Держи себя в руках, не хватало еще тебе здесь брякнуться на пол. Будто институтка старорежимная. Кто Бобу-то поможет? Маленькому, несчастному, незадачливому охотнику?

Катя вдохнула, как можно глубже, задержала дыхание и с шумом выдохнула. С готовностью кивнула Пояркову, во всем нынче полагаясь на него.

Разворачивая перед ней свою передвижную больницу, надрезая пластиковые пакеты, вскрывая ампулы и нитки, Поярков одобрительно мельком поглядывал на нее и вдруг подмигнул:

– Сколько твой «баклажан» весит? Килограммов десять?

– Одиннадцать, – машинально поправила Катя, с удовольствием отмечая, как здорово он это подметил: Боб в лучшие времена в самом деле походил на блестящий, упругий баклажан со спелой круглой попой.

– Навались на него сверху, чтобы он как будто у тебя под мышкой лежал. Одной рукой будешь держать за морду, другой – за шею и голову. Сейчас мы ему рот завяжем. Чтобы не цапнул. – На морду осторожно опустилась мягкая бинтовая петля. – Наркоз у нас с тобой короткий, но должны успеть. Погнали, что ли?…

Боб дернулся от укола, но, бережно оглаживаемый Катей, лежал тихо, постепенно засыпая. Катя же ловила себя на глупых и совершенно неуместных мыслях о том, что будет все испорчено, если войдет Лорик, даже если со всех ног бросится помогать. Вот еще, сестра милосердия выискалась!.. Сами справимся. В наших отношениях Лорику места нет.

Катя отстраненно наблюдала, как красиво и ловко работает Поярков, накладывая шов за швом. Иногда он разгибался от стола, хмурился, что-то прикидывая и бормоча себе под нос:

– А если так? Здесь тянуть не будет?… Нет, не должно у нас нигде тянуть… Так, с краю один наложим… Катя, чуть голову ему поверни… Молодец.

Она готова была выполнять все его приказания, лишь бы еще раз услышать от него: «Молодец». Крупные мужские руки с сильными ловкими пальцами мелькали, порхали двумя легкими бабочками над собачьей головой, изредка касаясь Катиных побелевших от напряжения пальцев.

– Кать, дай москит, – попросил он так, как если бы многие годы, изо дня в день, стоя у операционного стола, просил Катю об этом.

Она сразу вспомнила этот маленький зажим с особым образом изогнутыми губками и так же спокойно, с деловитой готовностью протянула его.

На тыльной стороне его ладоней Катя разглядела темные жесткие волоски, загущавшиеся и удлиняющиеся вверх по рукам. Разглядела она и косенький, полумесяцем, шрамик на указательном пальце. Она точно знала, как в этих руках можно быть абсолютно спокойной и даже счастливой.

Наблюдая за тем, как вяжутся узелки последних швов, отрезаются одним махом ножниц хвостики ниток, Катя не сомневалась, что все теперь будет хорошо. По крайней мере, с Бобом. И как здорово, что именно Поярков встретился сегодня на ее пути. Поярков-Доярков, ювелир из Кейптауна. Ох, он же говорил, что ювелир. Говорил, что он делает… ну да, красоту своими руками. Только он наркоторговец, и его убили несколько месяцев назад. Должен сейчас на кладбище лежать…

Катя чувствовала, что сходит с ума.

– Этого не может быть. Этого просто не может быть, – с заунывными интонациями профессиональной кликуши бормотала она чуть слышно, всем телом наваливаясь на Боба, почти теряя сознание от пережитого волнения и страха за то, что только предстоит узнать.

В воздухе разливался сладкий аромат какой-то жидкости, обильно поливаемой на рану.

Поярков ловко и чувствительно ткнул Катерину локтем в бок.

– Не спать, в обморок не падать, – строго приказал он. – Ну же, Катерина, огурцом ведь держалась!..

Поярков в последний раз полюбовался выполненной работой, внимательно поглядел Кате в глаза и широко улыбнулся.

– Вот и все. Готово. Будет, как новый. Почти, как новый, никто и не заметит, – хрипло подытожил он.

Катя преданно посмотрела ему в глаза и только сейчас увидела, что никакие они не карие. Они глубокие серые. С ровной щеточкой ресниц. Его глаза. Глаза, в которые так чудесно было смотреть много-много лет назад в осеннем яблоневом саду. Целую жизнь назад. И руки Его. Как она могла раньше не видеть, что это Его руки?… Как страшно…

Как не хочется ничего знать, выяснять, разочаровываться. А хочется назад, в осенний сад с неповторимым ароматом яблок, с доносящимся с ветром горьковатым запахом жженых листьев и грибного леса.

Просто Стивен Кинг какой-то! Нет, не хочу. Только я и Боб. Боб и я! Боб, мой единственный, предсказуемый, знакомый до мельчайших подробностей… Не имеющий тайн, мой маленький герой. О, Боже! Как же страшно… Ну зачем, за что Он встретился на пути? За что встретилась на нашем пути злосчастная кошка? Если бы я знала… Если бы только знала, свернула бы заранее. Сидела бы дома, запершись на все замки. Она ведь и была-то не совсем черная, серая. А серая кошка не считается. Если бы можно было хотя бы оставить все, как есть, не копаясь в прошлом, как в рваной ране, не стягивая края разных жизней тонким швом расспросов. Если бы…