Хизер Грэм - Высокий, сильный, опасный Страница 49

– Взвесим все «за» и «против».

Все «за» и «против».

«Не такой уж я великий актер», – беспокойно подумал Энди Ларкин. Его на самом деле мутило, и он не в состоянии был сдержать тошноту.

Он выбрался из машины, радуясь, что оказался в пустынном месте. Самая настоящая свалка, наполовину огороженная разрушенным забором, за ним куча мусора. Энди навалился на забор, и его вырвало.

Он стоял там еще несколько минут, прикрыв глаза.

Удивительно, но ему сразу стало легче. Но что вызвало эту тошноту? В чем причина? Он провел спокойную ночь, нет, ему просто не везло.

Нервы. Идиотские нервы. Он знает Джо целую вечность.

Джо не стал бы утаивать ужасное преступление.

Он почувствовал новый приступ тошноты. Желчь подкатила к горлу. Рот наполнился горькой слюной. Пора обратиться в полицию.

И сказать им… что?

Что его лучший друг, наверное, убил женщину?

Он совсем запутался.

Все «за» и «против», подумала Дженнифер.

Она, Конар и мать сидели в кабинете доктора Теоболда Дессинджера. На столе стоял муляж человеческого мозга, доктор отставил его в сторону. Он объяснял, что знает наука о функциях мозга. Продемонстрировал им наглядные схемы, рассказал, как развивается болезнь и что может дать операция. Он приводил ненужные подробности, и хотя Дженнифер всегда старалась считаться с мнением другого человека, она так и не поняла, что же он в конце концов хотел сказать. Он говорил о переменах в жизни тех пациентов, которые выдержали операцию. И заметил при этом, что выдержали не все. Конар указывал, что у более молодых больных шансов больше и что Эбби принадлежит как раз к их числу. Дженнифер обратила внимание на тот факт, что у Эбби слабое сердце, и доктор заметил, что в определенных случаях операция противопоказана. В заключение он заявил, что каждый человек имеет свое понятие о жизни и о том, как проживать эту жизнь. И именно больной должен принять решение.

По дороге домой Дженнифер и Конар продолжали спорить до тех пор, пока не вмешалась Эбби:

– Как же вы мне надоели! Я хочу добраться до дома и лечь в постель, а потом вы продолжите говорить обо мне, как будто меня здесь нет.

– Извини, мама! – воскликнула Дженнифер. Они сидели впереди, Эбби сзади. Дженнифер оглянулась, но Эбби отвернулась к окну, не желая отвечать на ее взгляд.

Они вернулись домой. Эдгар, как всегда, был на посту и приветствовал их. Он помог Эбби пройти в ее комнату, когда она объявила, что измучена и хочет побыть одна. Конар направился в кабинет. Стиснув зубы, Дженнифер последовала за ним.

– Конар, она может умереть.

– А разве она живет?

– Не спорю, ее жизни не позавидуешь, – согласилась Дженнифер.

– Не позавидуешь? Да это сплошное мучение! Она была блистательной актрисой!

– Она и сейчас блистательная актриса.

– Дженнифер, о чем ты? Она дрожит. Она может нормально держаться полчаса, не больше, и то на таблетках. Наступит время, когда ее состояние будет таково, что разговор об операции отпадет сам собой.

– Это может лишить ее жизни.

– Это может вернуть ей настоящую жизнь.

Дженнифер отвернулась и смотрела в окно. Она знала, что расстроила мать. Она чувствовала, что тут есть и его вина, он поддерживает Эбби. Никто из них, кажется, не понимает, на какой риск они ее обрекают.

Она собралась открыть дверцу машины, когда поняла, что он стоит сзади. Конар обошел ее и занял водительское место.

– Я поведу, – сказал он.

– Это моя машина.

– Но ты расстроена.

– Угадал. И я хочу уехать от тебя подальше.

– Не получится. Я здесь для того, чтобы присматривать за тобой. Ты забыла?

Она не ответила, только молча вздохнула. Она уже достаточно знала его, чтобы понять, что ей от него не отделаться. Эбби пригласила его на должность сторожевого пса, и не было способа, который заставил бы его пренебречь своими обязанностями.

– Отлично, поехали.

Дав газ, машина рванулась вперед.

– Куда мы едем? – поинтересовался Конар.

– Подальше от дома и… от тебя.

– Первое мне по силам, – усмехнулся он.

Они молчали. Дженнифер опустила стекло, внутрь ворвался ветер. Конар ехал быстро, беря повороты со знанием человека, имеющего большой опыт. Через какое-то время она поняла, что они приехали на бульвар Сансет. Он свернул на обочину и остановился. Они попали в довольно оживленное место, кругом отели, бары, клубы.

– Уже поздно, как насчет того, чтобы перекусить?

– Я не голодна.

– Тогда посидишь рядом, посмотришь, как я буду есть.

Он вышел из машины, обогнул ее и открыл дверцу с ее стороны. Джен вышла и, глядя мимо него, пошла по улице.

Солнце уже почти село. Глубокие красные тени опустились на горизонт. Она шла, не оборачиваясь, не ведая, куда идет, пока не споткнулась о пьяного бродягу, лежащего на краю тротуара. Он пошевелился и, решив не упускать момент, протянул руку.

– Не дадите двадцатку, леди?

– Двадцать долларов? – изумилась она, разглядывая мужчину. Нет, не инвалид, руки, ноги… все на месте. И даже не сказать, что худой. Он улыбнулся ей. И даже все зубы… Правда, прокуренные, с остатками последней еды. – А вам не пришло в голову попросить мелочь?

– Инфляция, леди, – вздохнул пьяница. – Но я и от мелочи не откажусь.

Конар оттеснил ее плечом. Бросил парню пятерку:

– Поешь чего-нибудь, и хватит пить, слышишь?

– О да. Конечно.

Конар схватил Дженнифер за руку и поспешил прочь. Она пыталась освободиться.

– Дура. Неудивительно, что твоя мать вызвала меня сюда.

– Он бы ничего мне не сделал.

– Откуда ты знаешь? Тут рядом светло и оживленно, так нет, тебе непременно надо туда, где пусто и темно. Почему?

– Конар, я не выбирала специально, где темно, где светло. О чем ты? Неужели ты не понимаешь, что моя голова занята совсем другим? То, что ты планируешь, безумие.

– Я ничего не планирую.

– И это убьет мою мать. Я не вынесу.

– Ты думаешь о себе или о своей матери? – Его глаза стали совсем черными в наступившей темноте. Впадины глазниц в пол-лица, скулы обрисованы более жестко. Странно, сейчас его лицо казалось ей совсем чужим.

– Конечно, о матери.

– Твоя мать гордая, независимая, талантливая, умная, добрая, и у нее еще тысяча других достоинств.

– Да, поэтому ее жизнь должна быть долгой и прекрасной.

– У нее есть шанс прожить долгую и прекрасную жизнь, полную смысла.

– Кто может сказать, что придает жизни смысл? Ты?

Его скулы резче обозначились под загорелой кожей.

– Нет, не я. Каждый человек – индивидуальность. Эбби поет, как соловей, танцует, как Джинджер Роджерс, и, возможно, она одна из лучших актрис своего поколения.

– Номер один, моя мать первая…