Наталья Андреева - Дети белой богини Страница 5

Процедура, которую пришлось пройти, была отвратительна. В коридоре сидели люди, много людей. Оказалось, что на комиссию, которая дает группу инвалидности, огромная очередь. Даже безрукие и безногие должны приезжать сюда каждый год, как будто ампутированная конечность со временем могла отрасти. Маша, знавшая членов комиссии по работе, договорилась, чтобы его при­няли без очереди, но он воспротивился:

- Почему это больные должны весь день тор­чать здесь, в коридоре, а я, здоровый, идти вне очереди? Нет уж, я хочу быть, как все, - упрямо заявил он.

- Меня-то хоть пожалей, - покачала головой Маша. - Мне же в ночь дежурить.

- А ты можешь идти. Я сам.

Жена не ушла. Сидели вместе до конца, до того момента, когда его пригласили в кабинет. О том, что стал глуховат на оба уха, он догадался уже давно. Но научился определять по губам, о чем говорят люди. А будучи человеком упорным, надеялся со временем развить эту способность до совершенства. Тренировки и напряженная рабо­та ума уже приносили плоды.

Но врачи оказались хитрыми. Велели ему от­вернуться, а потом оказалось, что в это время го­ворили какие-то слова, проверяя его слух. Гово­рили тихо, и он ничего не услышал.

- А как вообще себя чувствуете? - спросил председатель комиссии.

- Я абсолютно здоров.

- Голова не болит?

- Нет.

- Бессонница не мучает?

Их нельзя было обмануть. Выйдя из больни­цы, он столкнулся с этим чудовищем, которое не убивало сразу, но и не давало покоя. Утром вставал разбитый, хотелось спать. Ложился сно­ва, закрывал глаза - и начинались мучения. Ус­талость накапливалась, перерастая в раздражи­тельность. Бороться с этим становилось все труд­нее и труднее.

- Вы нездоровы, Александр Александрович, -ласково сказал председательствующий. - Вам надо годок-другой отдохнуть. Выйдите, пожалуй­ста, мы посовещаемся.

Ему дали вторую группу. Оказалось, что полу­чить ее не так-то легко, и многим, которых он по­считал бы действительно больными, отказывали.

Маша же откровенно обрадовалась:

- Вот видишь, Сашенька, как все хорошо! Ты будешь получать пенсию. Да и Герман Георгие­вич обещал помочь. Ты столько лет прослужил в милиции, что...

- Я хочу работать.

- Будешь работать. Через год.

...Утром следующего дня он отправился к Горанину. Знакомый охранник, сидевший на проход­ной, отвел глаза. Потом потянулся к телефону внутренней связи.

Все-таки, Герман его принял. Не струсил. Но глаза прятал:

- Как дела? Как здоровье? Как Маша? Горанин поправил галстук. Костюм сидел на нем ладно, - ни складочки, не морщинки. Герман был сложен наподобие греческого бога или титана Прометея, только ему-то никакой орел не клевал ночами печень. Будь Герман Горанин Прометеем, люди и по сию пору сидели бы в пещерах без огня.

- Меня уволили с работы.

- Отправили на пенсию по состоянию здоро- -вья, - мягко поправил Герман.

- Ты считаешь, это справедливо?

- Побойся Бога, Саша. Ты хорошую пенсию будешь получать. Подумай сам, на работу не вста­вать, в засадах не сидеть и голодать-холодать не придется.

- Замолчи! Не надо всех равнять с собой! Я знаю, как ты относишься к работе, к людям! Они для тебя мусор! Да ты после всего случившегося ко мне и близко не подойдешь!

-Я ходил к твоему начальству, - спокойно ска­зал Герман. — К прокурору ходил. И даже к мэру. Чтобы засчитали твое ранение как полученное на боевом посту. Тебе дадут выходное пособие. Это большие деньги. Ну и благодарность в приказе. В газете про тебя напишут. - Он помолчал. - У тебя в сейфе лежит оружие. Пойди оформи все, как полагается.

- Ты-ы...

Завьялов дернулся, таким сильным оказалось желание что-нибудь сделать с Германом. Задушить или, на худой конец, просто ударить. Горанин пере­гнулся через стол, захватил его руки. - Спокойно, Саша, спокойно. Все в порядке.

Хватка была железная. Держал долго, пока глаза у друга не погасли.

Когда дыхание Завьялова выровнялось, отпу­стил его руки: -Ну, все?

- Почему ты со мной не пошел?

- Я вернулся за «Макаровым». Только идиот мог пойти на матерого рецидивиста без оружия. Ты потерял осторожность.

- А ты совесть.

- Ладно, можешь ругаться, - миролюбиво ска­чал Герман. - Я же все понимаю. Обещаю, помо­гу, чем могу. Ну ты подумай, дурачок, нормально все устроилось. Хорошие деньги будешь полу­чать, у нас в городе зарплата у многих меньше, чем твоя пенсия. А через годик подыщу тебе не пыльную работенку.

-Где?

- Придумаю что-нибудь. Ну, все?

- Ладно. Мне уже лучше.

- Пойди сдай оружие.

- Черт бы тебя...

- Не беспокойся, он обо мне уже позаботил­ся, - грустно сказал Герман. - Так что ты особо не напрягайся.

Завьялов подумал вдруг, что Горанин никогда не был откровенным до конца. Даже в рассказах о том, как приходилось выкручиваться и приспо­сабливаться к обстоятельствам, он все равно выг­лядел героем. Вот, мол, как я могу. А ты не мо­жешь. И сага о любовных похождениях наталкивала на ту же мысль. Понять, что у него на душе, было невозможно. При том, что каждый его шаг тут же становился известен всему городу, Герман оставался самой большой загадкой в N. И чего он пошел к мэру? Ведь, по слухам, осенью долж­на была вернуться из-за границы мэрова дочка. Могла бы остаться там, у дедушки - профессора, но почему-то возвращается?

Горанин обладает какой-то неведомой притя­гательной силой. Вот ведь и завидуешь ему, и не­навидишь, и презираешь тайком, но, очутившись рядом, неизменно попадаешь под его влияние. Словно гигантское космическое тело он не толь­ко притягивает, но и удерживает тебя на задан­ной им орбите.

Оружие Завьялов сдал и на некоторое время успокоился, затих. Врач-невропатолог, к которо­му отвела жена, выписал ему несколько рецеп­тов. Разложив перед собой коробочки и пузырь­ки, Александр усмехнулся: действительно, боль­ной! И убрал таблетки в ящик стола. Вскоре их нашла Маша:

- Почему ты не принимаешь лекарства?

- Потому что не хочу.

- Ты делаешь невыносимой не только свою жизнь, но и мою, - тихо сказала жена.

Отношения их и в самом деле осложнились до предела. А когда-то была любовь. У Маши это был второй брак. В восемнадцать выскочила за­муж за такого же юнца и полтора года мальчик и девочка играли в семью. Пока позволяли родите­ли. Потом у тех кончились деньги и терпение, Маше, уже получившей диплом медицинского училища, пришлось пойти на работу, а муж, еще не окончивший институт, оставшись один на один с горой немытой посуды и грязного белья, откро­венно струсил. Через месяц семейная жизнь кон­чилась.

N славился своими женщинами. То ли воздух или вода здесь были особенными, то ли коровы давали особенное молоко, но красавиц в городе хватало. И выйти замуж, тем более по второму разу, было не так-то просто. Маша была девуш­кой симпатичной, но, как правильно отметил зна­ющий толк в женщинах Герман, «ничего из ряда вон». Милая, тихая, скромная.