Филлис Уитни - Атмор Холл [Женщина в зеленом] Страница 50

Дейдри проскользнула в комнату, как только Нелли открыла дверь, и подошла к кровати, чтобы радостно пожелать мне доброго утра. Затем, поняв, что я не собираюсь сейчас вставать, она растянулась перед камином, положив голову на лапы. Глаза ее, не мигая, смотрели на меня. Ее присутствие привносило чувство комфорта, если не безопасности. Старое чувство, что за мной охотятся, и сознание того, что я обречена, были во мне сильнее, чем когда-либо. Зародились они в далеком прошлом, но Атмор превратил их в реальность.

До смерти моей матери ночные кошмары никогда не мучили меня. Даже в последующие три года, пока мне не исполнилось десять лет, у меня их не было. Лина Уайт приходила к нам готовить, убирать дом и заботиться обо мне, и я отчаянно любила ее. У Лины была коричневая кожа, а сердце — достаточно доброе, чтобы простить мне светлый цвет кожи. У нее были предрассудки другого рода. Она ненавидела любые формы нечестности, будь она розовой, зеленой или пурпуровой, как она говорила.

Нам было так хорошо втроем — папе, Лине и мне! И я не могла понять, что отец чувствовал себя одиноким и что такая девушка, как Дженит, может дать ему почти все, чего ему не хватало, и снова сделать его жизнь насыщенной. Лина, как и отец, пыталась внушить мне это, прежде чем ушла. Он всегда верил в то, что с ребенком надо говорить спокойно и пытаться убедить его. Поэтому он спокойно объяснил мне, что любит Дженит, но это не означает, что мы оба перестанем любить мою маму. В жизни бывает всякая любовь. Такая, как у меня к Лине, которая не имеет ничего общего с моей любовью к маме. Дженит была новой и другой любовью, и она сделает нашу жизнь счастливее и богаче. Я не понимала, почему нам надо быть счастливее, когда у нас есть Лина, но я очень любила отца и очень хотела угодить ему. Кроме того, Дженит была хорошеньким молодым созданием, очень опрятным и как бы сияющим, и она всегда ласково улыбалась. Итак, я тоже захотела сделать ей приятное. А так как меня не заставляли думать о ней как о моей маме, то я не возражала против того, чтобы попытаться.

Мне хочется верить, что я пыталась. Возможно, Дженит пыталась тоже, хотя я знала, что весь ее мир в моем отце и что в нем не было места для любви к его ребенку от другой женщины. Ее предрассудки были гораздо шире и не такие благородные, как у Лины, и я думаю, что в ней жила постоянная ревность к моей маме, которую она не смогла преодолеть.

Очень скоро все между нами пошло не так, хотя некоторое время оставалось в глубине, и никто из нас не говорил ни слова об этом отцу. Я сделала свой выбор. Уже много лет я не спала со своим медвежонком Джамби, но я откопала его в сундуке со старыми вещами мамы и стала брать его в постель каждую ночь.

По какой-то причине вид Джамби расстраивал Дженит больше всего, что я делала. Правда, он был слегка поеден молью, у него отсутствовал один глаз-пуговица, так что выглядел он довольно-таки мрачно. Его старый мех вытерся в нескольких местах, и он оскорблял в Дженит ее обостренное чувство опрятности. Она пожаловалась моему отцу на то, что медвежонок полон бактерий и имеет антисанитарный вид. Но даже все слова отца о том, что я уже слишком большая, чтобы спать с медвежонком, не могли заставить меня отказаться от Джамби.

Так все продолжалось в течение нескольких недель после того, как я откопала своего старого товарища. Однажды я пришла из школы и увидела, что Джамби исчез. Он не ждал меня радостно на кровати, не было его и под ней, не было его и среди моих игрушек. Я все обыскала, прежде чем пошла к Дженит. Она терпеливо объяснила мне, что нельзя продолжать спать с такой старой и грязной игрушкой и что его отдали этим утром старьевщику, так что теперь его не вернуть. Невидимый охотник нанес первый удар! Я закатила ужасную сцену. Возможно, все это копилось во мне долгое время и подавлялось, но ужасная судьба Джамби как бы приоткрыла клапан. Я брыкалась, царапалась и орала, пока Дженит, наконец, не втащила меня в мою комнату и не закрыла на замок. В своей спальне я швыряла и разбивала все, что попадало под руку. Это успокаивало мой гнев, но не мою боль. Когда пришел отец, я сотрясалась в конвульсиях от рыданий и была совершенно не способна ни о чем говорить, и выслушивать разумные увещевания.

Дженит тоже была в слезах. Она намазала все царапины, что я ей нанесла, йодом, что сделало их ужаснее, и папа должен был сначала утешать ее, прежде чем пойти ко мне. Он нашел меня подавленной и не способной к общению. Я хотела вернуть Джамби, ни о каком другом решении не могло быть и речи. Я также обнаружила, что в пересказе Дженит о том, что случилось, включая ее роль во всем этом, были некоторые вольности, отклонения от правды. Эти вольности, конечно, были в ее пользу. Я не умела сражаться ее способом.

В течение нескольких последующих дней воцарилось фальшивое перемирие. Дженит купила мне огромного нового медведя, гораздо симпатичнее, чем мой Джамби когда-либо был. Это тоже была фалышь. Каждый день в течение двух недель я засовывала его головой в корзину для мусора, но каждый день, приходя из школы, я находила его на своей кровати на месте Джамби с идиотской улыбкой на отвратительно чистой морде. Я вела себя так плохо, что папа перестал утешать Дженит из-за моего поведения, а стал упрекать меня. Наконец, я взяла это белое плюшевое создание с собой на пляж и тщательно закопала в песке в таком месте, где прилив обязательно унесет его в море. Итак, я вернулась домой без игрушки и доложила, что медведя унесло в море.

Дженит снова пришлось утешать. Отец отшлепал меня, и я возненавидела их обоих.

Моя бабушка, которую я очень любила, к тому времени была почти неподвижна из-за артрита, не могла прийти ко мне на помощь и забрать меня к себе. В конце концов, было только одно решение проблемы — отослать меня в школу. Я поехала довольно радостно. Я потеряла отца, и мне не надо будет терпеть Дженит, и, таким образом, школа не могла быть хуже. В действительности она во многом оказалась даже лучше. В школе всегда находился кто-нибудь, кого я могла полюбить всепоглощающей любовью. Это могла быть учительница, которая была достаточно добра ко мне, или же старшая ученица, которая смотрела на меня как на свою младшую сестренку. Все они по очереди становились объектами моей деспотической любви. Я пыталась каждый новый объект целиком поглотить моей любовью и требовала от них в ответ такой же всепоглощающей любви. Когда каждая из них по очереди отходила от меня, то это подтверждало мое тайное убеждение, что никто по-настоящему не может любить меня, потому что в глубине души я была брыкающимся, орущим чудовищем, которое не заслуживает любви.

Конечно же, постепенно я становилась взрослее, более или менее. Я научилась видеть Дженит такой, какой она была, и с большим пониманием относилась к собственному поведению. Я поняла, что мне надо прекратить винить себя и выдвигать такие неумеренные требования к тем, кого мне случилось полюбить. Я очень быстро поняла, что мальчиков все это мало волнует, и сумела выработать свою линию поведения. Я обнаружила, что могу полностью эмоционально отдаваться тем или иным занятиям. Я была достаточно умна и деловита, а мои интересы были достаточно реальны и могли потрясти мир, как мне тогда казалось. Я понемногу перестала впадать в состояние безысходности и могла не выходить из образа, так сказать, блефовать день за днем, все время контролируя себя.