Проклятая благодать - Тилли Коул Страница 55

Мысль о том, что она трахается с другими мужчинами, заставила мою кровь еще сильнее нестись по венам. Оторвав руку от клитора, я наклонился и взял ее за ноги. Поднять ее оказалось совсем несложно. Фиби застонала и обхватила меня руками за плечи. Я прижал ее спиной к стене, а затем одним быстрым толчком вошел в ее мокрую киску.

— АК! — воскликнула она, когда ее голова откинулась назад и ударилась о стену позади.

Я был как одержимый, когда входил в нее. Фиби поднесла руки к моим щекам и прижала меня к своему лицу. Она смотрела мне в глаза, пока я двигал бедрами, прикусив губу от ощущения, что ее дырочка душит мой член. Ее стоны были низкими и протяжными. Ее губы встретились с моими. Она поедала мой рот, и я глотал ее крики. Мои руки крепче сжимали ее бедра, пока я входил в нее. Ее ногти царапали мою кожу, но это только подстегивало меня.

Я входил в нее все сильнее и сильнее, пока не почувствовал, что ее киска начала сжиматься. Мои яйца начали болеть, и я оторвал свой рот от нее, уткнувшись головой в ее шею. Ее крики становились все громче и громче, а бедра быстрее качались верх и вниз.

— АК... — сказала она, ее голос больше не был кричащим и безумным.

Ее задыхающийся голос был надломленным, потерявшим весь свой гнев. А потом она кончила, дыхание покрыло мою кожу. Ее руки скользнули к моей шее, ногти прочертили кровавые следы. Еще тремя толчками я вошел в нее, подрагивая, пот стекал по моей спине, пока ее спина билась об стену.

А потом все стихло.

Ничего не было слышно, кроме нашего дыхания. Тишина была настолько сильной, что я услышал ее плач прежде, чем почувствовал, как слезы падают мне на шею. Услышал ее плач раньше, чем почувствовал, как она дрожит в моих руках.

Я поднял голову, и Фиби крепко обхватила меня за шею, словно я был ее якорем. Я моргнул, не зная, что, черт возьми, делать. Как можно мягче я поднес руку к ее лицу и сдвинул голову с моего плеча. Сначала Фиби сопротивлялась, но уступила, когда я сказал:

— Рыжая. Посмотри на меня.

Ее щеки были залиты слезами, на бледной коже виднелись черные пятна от туши. Ее красная помада была размазана по лицу. Сиськи выпирали из испорченного топа, а волосы были в беспорядке.

Она разбивала мое чертово сердце.

— Теперь они позволят мне увидеть ее, — тихо проговорила она. — Если у меня все получится, они позволят мне взять ее за руку.

Что за?..

Я смахнул слезы с ее щек. Она взяла мою руку дрожащими пальцами и поднесла к губам, и я почувствовал себя так, будто меня ударили по лицу. Она уставилась на разбитую в драке кожу на моих костяшках, поцеловала пятно крови — я не знал, было ли оно моим или принадлежало кому-то другому.

Она отпустила мою руку и уставилась в пол. Я смотрел на ее опущенную голову, и, черт возьми, обнял ее еще крепче.

Она была сломлена.

Потеряна.

Ее слова, сказанные в начале недели, вертелись у меня в голове. Не знаю, как долго я простоял у стены, просто держа ее в объятиях. Но в конце концов все выпитое ею спиртное взяло свое, и ее лоб опустился на мое плечо. Ее дыхание выровнялось, и она уснула.

Я вышел из нее и одной рукой застегнул джинсы. Фиби зашевелилась в моих руках, но не проснулась. Я отнес ее в спальню и положил на кровать. Натянул плед на почти обнаженное тело. Когда взглянул на нее, похожую на какую-то заблудшую шлюху, часть меня умерла. Рукава ее топа были разорваны, открывая шрамы от уколов. И теперь, когда мы вышли из бара, я чувствовал запах спиртного, волнами исходящий от ее кожи.

Я стянул с себя футболку и бросил на пол. Зайдя в ванную, я увидел свое отражение в зеркале и замер. Кожа на моих щеках, шее, груди и верхней части спины была исцарапана в кровь и покраснела. Помада Фиби была размазана по моему лицу. В глазах потемнело, и когда я сделал шаг вперед, передо мной уже не было АК, брата Палачей. Прямо на меня смотрел Ксавьер Дейерс, снайпер морской пехоты, спецназовец. Я знал этого ублюдка и относился к нему только с ненавистью. Этот ублюдок жил со смертью в глазах.

И я считал, что усыпил его много лет назад.

Очевидно, Рыжая смогла его разбудить.

Разочарованный, не желая видеть его лицо, я сжал кулак и ударил им по стеклу. Оно разбилось, и осколки полетели в раковину, внезапно мне стало трудно дышать. Моя грудь сжалась, отсутствие дыхания, которое я никак не мог заполучить, подкрадывалось ко мне, как тяжесть, давящая на грудную клетку.

Я отступил к ванне и сел на край. Мои руки дрожали. Мои всегда спокойные руки снайпера никак не могли успокоиться. Я опустил голову, и шквал образов хлынул на меня. Кровь, крики, гнев.

Гнев, который пылал так горячо и ярко, что изменил меня навсегда. Затем беспомощность, печаль и гребаное чувство вины. Так много вины, что я чувствовал ее горечь на языке.

Заставив себя собраться с мыслями, я встал, стер помаду со рта предплечьем и вытер кровь с костяшек пальцев о джинсы. Намочил полотенце водой и вернулся в спальню. Сев на край кровати, я начал стирать черные и красные разводы с лица Фиби. Когда макияж уступил место ее бледной коже и веснушкам, я расслабился. Черт знает, зачем ей понадобилось скрывать эти веснушки. Я очищал ее лицо, пока не осталось ничего, кроме нее.

Фиби.

Я надел на нее свои тренировочные штаны и чистую черную футболку Палачей и снова накрыл ее пледом.

В течение двадцати минут я смотрел на нее, спящую. Подумал о спиртном, которое она украла на этой неделе, и понял, что с тех пор, как она была здесь в последний раз, кричала и громила мою комнату, когда слезала с героина, она не была трезвой.

— С чем ты не можешь смириться? — спросил я, наклонившись над ней.

Она не проснулась, да я и не хотел