Татьяна Устинова - Близкие люди Страница 6

Наступило, блин…

Лучше бы его убили, этого… как его… Куркина или Дуркина… Нет, вроде Муркина, что ли. Тогда получается, что Степан и его команда вовсе ни при чем, мало ли где и кого убивают!

– Пап, ты чего? – совсем рядом испуганно спросил Иван, и Степан очнулся. – Пап, ты почему не одеваешься, а?

Он смотрел на телефонную трубку в руках Степана. Глаза у него расширились, и мордочка стала совсем детской – от страха.

Он боялся телефона.

Однажды по телефону Леночка сообщила Степану, что никогда больше к нему не вернется.

“А Иван?” – спросил тогда Степан, тяжело глядя на сына, который ковырялся у него в ногах. Ему было пять лет.

“Ну Сте-о-о-па! – протянула Леночка с веселым упреком. – Ну будь человеком! Ну куда мне еще ребенка?! Скажи спасибо, что я тебе квартиру оставляю!”.

Квартира принадлежала Степану, но Леночка об этом все время забывала.

Выслушав Леночку, Степан повесил трубку, достал из морозильника бутылку водки и залпом выпил ее, не отрываясь и не закусывая. Иван зачарованно смотрел на него. Потом Степан лег и проспал, наверное, часов двадцать, не слыша ни плача Ивана, ни его причитаний, не чувствуя, как тот пытался его разбудить. Он проснулся в сумерках. Иван, свернувшись калачиком, спал у него под боком. Сквозь рубаху просвечивали острые позвонки. Степан зачем-то растолкал его и сказал, что мама к ним больше не вернется. От страха Иван даже не заревел, а завыл, глядя на отца потемневшими от ужаса расширенными глазами и широко разевая розовый, совсем младенческий ротишко.

С тех самых пор телефоны Иван ненавидел и боялся.

И не зря.

В прошлом году тот же самый телефон – телефон-предатель, телефон-злодей – сообщил им, что бабушка умерла…

– Папа… – повторил Иван, не отводя глаз от телефона. И даже попятился немного.

Степан злобно сунул трубку в гнездо.

– Все в порядке, – сказал он преувеличенно спокойно. – Просто мне срочно нужно на работу.

– На работу? – переспросил Иван упавшим голосом.

Он явно не верил, что отец так расстроился из-за работы.

Как все очень одинокие и не слишком защищенные дети, он склонен был видеть в простых и обыкновенных событиях самое худшее, а сегодня события явно не были обыкновенными.

– Ты не знаешь, где я рубашку бросил? – спросил Степан, стараясь отвлечь его и разрываясь от внезапно навалившейся жалости к нему и обиды на жизнь, которая в последние несколько лет преподносила им обоим исключительно неприятные сюрпризы.

– Знаю, – приободрился Иван. – Ты ее в своей спальне на кровать бросил. Только она потом на пол упала.

– На пол? – переспросил Степан машинально. Он уже не думал об Иване. Он думал только о том, что происходит в Сафонове и как бы сделать так, чтобы уже там оказаться и начать контролировать ситуацию.

Чего бы он только не дал сейчас, чтобы Ивана в школу отвез кто-нибудь другой! Чего бы он не дал, чтобы хоть на день перестать метаться между работой и ребенком, который, несмотря на свои восемь лет, все еще был удручающе мал и ничем не мог помочь Степану в вопросах собственного воспитания.

Он не мог оставаться дома один, он сразу же начинал плохо учиться, если Степан хоть на неделю ослаблял контроль, он не засыпал, если отец не успевал приехать домой к ежевечерней церемонии укладывания в постель, он не давал ему разговаривать по телефону – как только Степан садился с трубкой на диван, Иван моментально пристраивался рядом, укладывал голову ему на живот, обхватывал ручками-палочками за шею и начинал удовлетворенно сопеть, как щенок, до отказа налакавшийся теплого молока. Иногда Степан стряхивал его с себя, но чаще всего у него не хватало духу.

– Вот она, пап! – Иван стоял в дверях, совершенно одетый, и смотрел на него преданно. В руках у него была свежая Степанова рубаха – огромный ком. Он очень старался услужить и отвлечь отца от грустных мыслей.

– Спасибо, – пробормотал Степан. Рубаху надевать было нельзя. Сначала ее нужно было долго гладить.

Черт, черт, черт!!

Роняя какое-то барахло, он даже не вынул, а выдернул из шкафа первые попавшиеся вещи, кое-как напялил, рыча от нетерпения и злобы. Придерживая подбородком крышку портфеля, он озверело рылся в нем, пытаясь определить, где его мобильный телефон, и одновременно обувался.

Иван стоял в отдалении, готовый по первой же команде броситься вон из квартиры.

– Ты взял ракетку и спортивную форму? – Степан говорил невнятно, все еще придерживая крышку портфеля. Телефон никак не находился.

– Забыл! – вскрикнул Иван тоненько и кинулся в свою комнату. – Сейчас, сейчас…

– Растрепа, – пробормотал Степан ему вслед так, чтобы он слышал. – А что, вчера нельзя было собраться?! – заорал он, захлопнув наконец портфель. – Почему я должен помнить о том, что у тебя сегодня теннис, а ты сам ничего не помнишь?!

– Я помнил, помнил!.. – закричал в ответ Иван. – А потом забыл… Пап, где мои шорты?

Степан даже рычать уже не мог.

Он зашел в комнату, по который в панике метался Иван, в бешенстве выворотил с полки все, что там лежало, выудил из безобразной кучи на полу шорты и майку, с силой развернул Ивана спиной к себе и запихал барахлишко ему в рюкзак. Иван только сопел испуганно.

– Где ракетка?

– В школе осталась, пап… В моем шкафчике.

– Да шевелись ты, Христа ради! Мне нужно было выехать уже двадцать минут назад!

“Тем более сегодня на моем объекте в Сафонове мой собственный зам нашел труп моего собственного рабочего”.

Черт, черт, черт!!

Они оба выскочили из подъезда так, как будто за ними гнались разбойники, и стали оглядываться в поисках машины Степан всегда забывал, где именно ее оставил. В этот момент они были просто не правдоподобно похожи друг на друга.

– Вон она, пап!

На ходу доставая ключи и толкая перед собой сына, Степан бросился к машине.

– Садись, Иван. И чтобы сразу пристегнулся!

Несмотря на то что тяжеленный джип был безопасен и надежен, как “конкорд”, Степан испытывал какое-то почти мистическое уважение к привязным ремням.

Леночка никогда не пристегивалась…

Вчера весь день шел дождь, машина была не просто грязной, она была вся, от колес до крыши, заляпана толстым слоем засохшей глины и песка.

– Иван, не прислоняйся! Ты что, не видишь, какая грязь?!

“Надо хоть стекла протереть, а то поеду, как в танке…”

Степан кинул в салон портфель, машинально отметив, что Иван сосредоточенно пихает пряжку ремня в замок, выхватил из дверного кармана тряпку и стал остервенело тереть лобовое стекло Он тер, и из-под тряпки, отраженное стеклом, как в сказке проступали голубое опрокинутое небо и тонкое сплетение еще голых веток.