Фредди Ромм - Капкан для провинциалки Страница 60

– Красивая ты, Рыжая! Скажу правду – не хочу убивать тебя. А вот угадай – чего хочу?

По его ухмылке и так ясно. Мне бы освободить руки… И что бы я тогда сделала? Хоть бы он меня поскорее убил…

– Рыжая, а ты никогда не занималась сексом связанная?

Отвечать ему или нет? Конечно, отвечать. Попробую выиграть время.

– Нет. Я имела дело только с нормальными мужчинами.

– А я, по-твоему, ненормален?

Надо отвечать осторожно.

– А ты как думаешь – нормально убивать людей, которые тебе никакого зла не причинили? Нормально требовать любви от связанной женщины?

– А что такого? Говорят, связанная женщина в ласке не нуждается.

– Не знаю, кто так говорит. Связанная женщина нуждается в том, чтобы её освободили.

Вован вынимает из кармана складной нож, открывает и играет им. Лезвие мелькает перед моей грудью. Острое лезвие касается меня. Это – моя смерть?

– Ах, какая красота! Не хочется повреждать. – Он откладывает в сторону нож и снова лезет своими руками – давит, щупает, щипает. Очень больно и противно, но я просто отвернусь. Пусть он думает, что мне безразлично. Фригидна. И всё.

– Рыжая, а всё-таки: как тебя зовут?

Отвечу, пожалуй. Всё, лишь бы протянуть время.

– Меня зовут Люба.

– Любовь, выходит… – Медленно, распевно произносит похититель и задумывается. Затем произносит:

– Ты замужем?

– Да.

– За тем детективом?

– Нет, он женат на моей подруге.

– А может, ты врёшь, не замужем?

– Какая тебе разница?

– Ты и со своим мужем так холодна?

– Ты же мне не муж.

Он наклоняется, почти касается своей физиономией моей головы:

– Люба, Любовь, я хочу тебя.

Не знаю, что ответить. Просто промолчу.

– Люба, почему ты мне не отвечаешь?

В его голосе вдруг слышатся жалобные нотки. Я оборачиваюсь и удивлённо смотрю на него.

– Что я тебе должна ответить? Я не хочу тебя. И я не хочу умирать. Но я в твоих руках и не могу защититься.

– Хорошо, Люба. Посмотрим, что ты скажешь на это.

Он берёт подушку.

– Угадай, Люба, что я сейчас сделаю?

Мне не по себе, и гадать я не собираюсь. Ничего хорошего от этого человека не жду. Он опускает подушку мне на голову и прижимает к моему лицу. Мне трудно дышать, в глазах темнеет. Сейчас я умру. Мама, теперь я могу подойти к тебе?

– Доченька, нельзя! Ты должна жить!

Как я могу жить, если меня убили? Но вот вокруг снова становится светло. Я дышу.

– Люба, я пошутил. Я не убью тебя. Любовь убивать нельзя. А почему ты не стала просить, чтобы я тебя не убивал? Ты же хочешь жить.

Не знаю, что ответить. Просто дышу, пока можно. Вован отбрасывает подушку и вдруг падает передо мной на колени:

– Люба, я тебя люблю! Что мне сделать, чтобы ты меня полюбила?

Я ничего не понимаю, только смотрю на него с удивлением. Он так шутит? Ладно, попробую подыграть:

– Как ты считаешь – могу я любить человека, который только что пытался меня задушить?

– Люба, прости! – он вдруг принимается хныкать. – Я пошутил!

– С любимыми разве так шутят?

– Ну да… Вон как этот. Негр. Он же задушил её, как она там…

До меня вдруг доходит:

– Ты имеешь в виду Отелло, который убил Дездемону?

– Ага, точно, Отелло. Она его разве не любила?

– Когда он её душил – не любила.

Буду говорить о чём угодно, хоть про Отелло. Лишь бы отвлечь его.

– Но до того любила?

– Да.

– А чем он лучше меня?

М-да, интересный вопрос…

– Она же не знала, что он её убьёт, заколет.

– Как это – заколет? Он её задушил!

О, так гораздо лучше! Побеседуем на интеллектуальные темы!

– Ты невнимательно читал пьесу, Вован. Он её сначала душил, а потом заколол мечом.

Вован вздыхает:

– А если я тебя не убью, ты меня полюбишь?

Он что, хочет свести меня с ума? Ну нет, всему есть предел.

– Вован, зачем тебе моя любовь? Прекрати убивать людей, найди себе нормальную работу. Однажды встретишь женщину, которая тебя полюбит. Почему обязательно я?

– Потому что я хочу тебя!

Рассуждает, как большой ребёнок. И что же – люди для него вроде игрушек?

– Почему меня? С чего ты взял, что любишь меня? Что ты знаешь обо мне?

– Ты очень красивая!

Да, точно, я для него вроде игрушки.

– Красивых женщин много. Вован, ты часто убивал женщин?

Вздыхает:

– Несколько раз было…

– А точнее?

– Пять раз. Но они не были так красивы, как ты!

– Ты их убил за то, что они недостаточно красивы?

– Нет, на двух из них был заказ, а ещё три оказались в неподходящем месте в неудачное время.

Такое впечатление, что он говорит чужими словами. Как будто не взрослый ребёнок, а терминатор какой-то.

– Вован, а ты разве не хочешь жить?

– Конечно, хочу! И хорошо жить хочу!

– Разве твоя жизнь улучшилась оттого, что ты отнял чужие? Посмотри вокруг себя: теснота, грязь, неразбериха, навал. Тебе самому приятно?

Он уныло оглядывается:

– Неприятно. Но я мужчина. Я не должен убирать. Ты бы и убрала.

Попробую схитрить:

– Как же я могу убрать у тебя, раз ты меня связал?

– А если развяжу – уберёшь?

– Почему же нет? Я женщина, люблю чистоту.

Он протягивает руку куда-то за моей головой, касается моего запястья, но тут же отдёргивает руку:

– Я тебе не верю. Ты сбежишь.

Не знаю, что на это ответить. Не уверять же в обратном. А может, он только притворялся ребёнком? Ничего не понимаю. А он сам понимает, чего хочет?

Вот и утро. Я действительно чувствую себя хорошо, как и обещала вечером Майклу. Но моё главное ощущение – злость. Злость на этот благополучный мирок, спокойствие которого держится на тихих гнусностях, вроде той, которой меня подвергли вчера в аэропорту, и этакой невинной жестокости, с которой местные подонки убили Али. Злость распирает меня, переполняет, требует выхода, угрожает вырваться наружу и затопить весь мир. Надо взять себя в руки. Вот я делаю зарядку, принимаю душ, переодеваюсь – и уже готова. Завтрак будет, но чисто символический, чтобы желудок не жаловался на невнимание: немного зелени, яблочный сок – и хватит.

Когда я заканчиваю одеваться, слышен неуверенный стук в дверь. Я открываю и вижу Майкла. Он осторожно целует меня в щёку, словно проверяя, жива ли я, не разваливаюсь ли от прикосновения. Однако мне в любом случае не до поцелуев.

– Анна, ты хорошо себя чувствуешь? – спрашивает он голосом, полным сомнения.

– Отлично! – коротко бросаю я и пытаюсь улыбнуться. – Пошли завтракать!

– Может, откажемся от танца?

– С чего вдруг?

В воздухе повисает молчаливая реплика моего любимого: «Но ты же больна!» Только идиот не видит, что я здорова, как лошадь, и готова танцевать хоть марафон.

Мы спускаемся в ресторан, и я вижу Махмуда. Прилетел, голубь наш ближневосточный.