Марина Крамер - Жена самурая Страница 62

Пришлось подчиниться. Но, сидя в машине, я все-таки слегка приоткрыла стекло и услышала обрывок разговора отца и Бесо:

– …больше бы ничего не накопали. Мало ли – знаешь ведь, чем занимались-то, – негромко говорил папа. – Время прошло, сказали – в одиннадцать, уже первый час, его нет.

– Ты Моне набрал? – спросил Бесо, покусывая костяшку пальца.

– Не отвечает, хоть гудки идут.

– Сашка не переживет, – вздохнул Бесо, – так надеялась, что выпустят.

Я вся обмерла и похолодела – это что же, получается, Акелу могут не отпустить?! Не отпустить – из-за каких-то старых папиных дел?! Меня затрясло. Такой убийственной информации я не ожидала. Могут не отпустить…

Я ткнулась лбом в спинку сиденья и закусила губу, чтобы не заплакать. Впервые за долгое время я чувствовала себя совершенно беспомощной. От меня больше ничего не зависело, и даже мое отменное умение стрелять и гонять на байке сейчас ничего не значит и ни на что не влияет. Я могу только сидеть в машине и ждать – ничего другого уже не будет.

Папа и Бесо наматывали круги вокруг машин, Никита молча сидел на водительском месте, скрестив на руле руки, но я чувствовала – тоже переживает. Он вообще трепетно относился ко мне и ко всему, что со мной связано, уважал моего мужа, а потому принимал наши проблемы очень близко.

Вдруг в открывшейся двери СИЗО показалась круглая фигура дяди Мони. Я видела, как застыли на мгновение Бесо и папа, рванула дверку и выскочила на улицу. В два прыжка я оказалась возле дяди Мони, схватилась за отвороты его дубленки:

– Ну?! Что еще случилось?! Где Акела?!

– Не надо так кричать, чтобы дядя Моня оглох! Отпусти шубу, скаженная! – Дядя Моня пытался отцепить мои руки от дубленки, но я держала крепко и не собиралась сдаваться. – Фима, твоя дочь хулиганка! Когда уже появится этот гоноф Акела и заберет у меня эту головную боль?!

Внезапно на мои руки легли огромные ладони, а затылком я уперлась в кого-то высокого. Откинув голову назад, я едва не завизжала – на меня сверху вниз, улыбаясь, смотрел муж.

– Все воюешь, малышка?

Я молча развернулась, отпустив многострадальную дубленку дяди Мони, и уткнулась лицом в Сашкину кожанку.

– Ну, что ты? Не надо расстраиваться. Все закончилось, я с тобой.

Сзади заскрипел снег – подошли папа и Бесо, и я услышала, как отец негромко говорит дяде Моне:

– Моня, ты в другой раз не испытывай мое терпение, оно ведь не того… не резиновое. Да и Сашка вон нервишки попортила.

– А что мог Моня? Что мог Моня, я тебя спрашиваю? Следователь приехал, какие-то бумажки тряс, расспросы вел. Моня должен был сказать – все, уважаемый, там Фима нервничает? Так Моня должен был сказать? – отбивался старый адвокат.

Я же, задрав голову, смотрела в лицо Акелы и не могла оторвать взгляда. Почему-то было ощущение, что мы не виделись вечность, и теперь я вспоминала, как он выглядит.

– Что, Аленька, небритый? Прости, сегодня не успел – с утра приехал следователь, – извиняющимся тоном проговорил муж, и я как будто только сейчас заметила щетину, росшую на его лице клочками из-за шрамов от ожогов.

– Ну, что ты… разве в этом дело? – Я подняла руку и провела ладонью по его щеке. – Я так соскучилась…

– И я, малышка. А где дочь? – оглядывая машины, спросил Сашка.

– У папы. Мы там все праздники провели.

Папа наконец устал ждать, пока зять соизволит оторваться от меня и решит поздороваться, и сам протянул руку:

– Ну, здоров, что ли. Как сам?

Сашка пожал протянутую руку, не выпуская меня:

– Спасибо, Фима, все хорошо. Обвинения сняли.

– Да уж в курсе я, что сняли. Теперь послушаешься меня? Вернетесь в поселок? С твоим добром вообще надо бункер иметь, чтоб дуракам неповадно было зариться!

– Мы подумаем, – серьезно ответил Акела.

Я про себя отметила, что муж явно много думал в СИЗО о будущей жизни. Папа несколько раз просил нас вернуться обратно в поселок, чтобы я и Соня находились поблизости и – чего уж скрывать – могли пользоваться его охраной, когда Акелы нет дома. Но Сашка упорно отказывался. Чувствую, что последние события заставили его основательно пересмотреть собственное решение жить в городе. А что? Машины есть, мы с ним точно так же можем ездить на работу, просто вставать нужно будет чуть раньше, но для нас обоих ранние подъемы проблемой не были. Соню можно будет точно так же возить в школу – по очереди, а забирать может кто-то из охранников, тот же Никита, например. Так что резон был, и мне уже казалось, что Акела практически согласен.

Дома нас ждал пир горой – Галя с самого утра наготовила столько всякой еды, что я застонала. Соня, вертевшаяся с ней в кухне, просмотрела момент, когда в доме появился Акела, а потому он сумел неслышно замереть в дверях, ожидая, когда девочка повернется. Она, вся в муке и сладкой начинке для ватрушек, развернулась на какой-то звук и увидела отца. Издав почти индейский крик, Соня сорвалась с табуретки и повисла на руках Акелы, пачкая того мукой и джемом.

– Папа! Папа вернулся! Папа вернулся!

– А ты чего это такая сладкая? – целуя ее в щеку, улыбнулся Акела.

– А это я тебе пирог стряпаю. С апельсиновым джемом! – гордо объявила дочь и повернулась к Гале: – Видишь, баба Галя, как хорошо, что мои родители любят кожановые вещи? Папа тоже за муку не ругает!

– Кожаные, Сонька, – поправила я, украдкой стянув из-под белого полотенца пирожок с капустой.

– Ой, мам! – отмахнулась она. – Ну, какая разница? Главное, что не пачкаются!

Мы рассмеялись, и Акела, подхватив Соню на руки, щелкнул ее пальцем по носу.

– Огэнки дэс ка?[13] – спросил он неожиданно, но Соня не растерялась.

– Сугой![14] – громко заявила она, обнимая отца за шею.

– Сленг… – поморщился Акела, но по мелькнувшему в единственном глазу довольному выражению я заключила, что он не считает это ужасным, а скорее рад, что дочь знает и довольно свободную форму ответа на вопрос, чем та, что положена классическим каноном.

– Вагаооками[15], – прошептала я, с любовью глядя на мужа, и он, услышав, кивнул, как будто подтверждая – твой, мол.

– А по-русски все, не базарят в этом доме? – усмехнулся входящий в кухню Бесо, и я не удержалась от язвительного комментария:

– И это говорит человек, чей замусоренный словарь может служить объектом изучения для филологов! Мы хоть по-японски, а ты вообще по фене!

– Вай, Сашка! Уксус-девка! – захохотал Бесо, колыхаясь животом, и Сонька изумленно распахнула глаза:

– Деда Бес! Что у тебя в животе?

– Комок нервов, Сонечка, комок нервов! – продолжал хохотать он, осторожно подергивая визжащую от удовольствия Соню за ногу.