Анна Малышева - Отравленная жизнь Страница 7

Похоже, средняя Россия или Подмосковье".

Она основательно пропитала губку растворителем и тщательно промазала картину – сверху донизу. Процесс пошел, но очень медленно. Саша вздохнула, отложила губку, сняла перчатки и закурила, отойдя к окну. Она решила выждать пару минут, чтобы лак растворился, а потом снять его окончательно. Девушка курила и смотрела в окно.

Хотя ноябрь только начинался, морозы стояли нешуточные. В темном небе висел огрызок убывающей луны. Во дворе, под фонарем, металась поземка. Саша вспомнила, что Федор убежал из дому в одной куртке из поддельной кожи, даже без шапки. И ей стало его жаль. «Где он сейчас носится, бедный? – подумала она даже с какой-то нежностью. – И не знает, что я уже решила все проблемы… Нет, эту даму мне просто Бог послал!»

Она погасила сигарету и вернулась к картине. Оглядела ее и осталась довольна результатом.

Лак, судя по всему, совсем размягчился. Достаточно было нескольких взмахов губки, чтобы снять его окончательно. Саша снова надела перчатки, вооружилась губкой, смочила ее, провела по холсту один раз, другой, третий… И вскрикнула, отскочив от мольберта.

На профессиональном жаргоне то, что произошло, называлось «зажарить картину». Саше никогда не случалось ни делать этого, ни видеть, и поэтому она была совершенно потрясена. Краски темными ручейками стекали по холсту, собирались внизу мольберта и медленно капали на пол. Девушка опомнилась, бросилась к полотну, но не знала, что делать, как остановить этот процесс. Подхватив на палец каплю краски, она с ужасом вгляделась, растерла ее, понюхала.

– Да что же он делал! – плачущим голосом воскликнула она. – Чем же он писал!

Толстый слой лака помешал ей своевременно определить, какими именно красками написана картина. И только сейчас она увидела, что писали ее не маслом! Под лаком скрывалась густая гуашь.

Эта краска на водной основе, и ее лаком никогда не покрывают. Но ею и на холсте не пишут! Саше и в голову прийти не могло, что столкнется с этой предательской краской, иначе даже не притронулась бы к растворителю, вообще бы не взялась за реставрацию.

К тому времени, когда все эти мысли вихрем пронеслись в се голове, картина была уничтожена почти полностью. От нее осталось только несколько желтоватых и серых пятен. Да еще в углу, куда растворителя попало меньше, издевательски красовалась подпись художника и год создания картины.

И это было все.

Медленно, едва владея пальцами, Саша сорвала перчатки, бросила их на пол. Краска все еще продолжала капать – гуашь, казалось, радовалась, что ее выпустили на свободу из-под лакового плена. Но девушка даже не думала, чтобы как-то зафиксировать краску. Катастрофа была необратима.

Сейчас Саше лезли в голову совсем другие мысли.

Она вспомнила об авансе, о тех деньгах, которым пять минут назад так радовалась. А также и о договоре… Договор. У нее даже не осталось экземпляра. Но она помнит весь текст. «В случае утраты или необратимой порчи картины…» Да уж, порча необратимая. «Где я возьму десять тысяч долларов?!»

При этой последней мысли Саша встрепенулась и постаралась взять себя в руки. И думать нельзя, чтобы отдать такие деньги! Их не только нет, их даже взять негде! Ну не бросаться же родителям в ноги, не просить же их продать квартиру! С них достаточно того горя, которое они уже пережили. Им до слез жалко холодильника и телевизора, а здесь речь идет о квартире!

Саша пошла на кухню и вынула из холодильника бутылку с остатками перцовки. К ним недавно приходили друзья, и осталось немного водки. Саша никогда в жизни не употребляла водку – самое крепкое, что она пила, было вино. Но тут она храбро глотнула прямо из горлышка. Горло перехватил огонь, но она заставила себя сделать еще один глоток. Через минуту ей стало жарко. И, как ни удивительно – уже не так тяжело. «Ничего, я нарисую эту дрянь заново», – мелькнуло в голове спасительное решение. Саша с сомнением посмотрела на бутылку. На донышке плескались остатки водки, и она решительно допила все. Теперь ей было море по колено. "Уж такую фигню я нарисую за час! – Она с грохотом поставила бутылку на стол и упала на табуретку. – Подумаешь, великий художник… Ничего страшного! Десять тысяч долларов! Какая лажа!

Да я даже не знаю, кто он такой!"

Как все стало легко и как все смешно! Теперь она не упрекала мужа за то, что он возвращался домой пьяным. Конечно, ему тоже было нелегко.

И как его обвинять за то, что он хотел забыться хоть на пару часов? "Пусть только возвращается поскорее! – сказала себе Саша. – Я сделаю ужин, мы посидим, как раньше, поболтаем… Я ему все расскажу. Я так давно ничего ему не рассказывала!

А завтра с утра пораньше я сдам пленку на проявку, сделаю отпечатки по срочному тарифу… Через два часа фотографии будут у меня на руках. Куплю нужные краски, это стоит копейки, гуашь дешевая. Холст возьму тот же самый, только почищу его. И нарисую картинку заново! Подумаешь, к вечеру управлюсь! А насчет лака… Что ж, положим и лак, если этой дуре так хочется. Тоненький красивенький слой. И пошла она тогда со своими соболями, бриллиантами и договорами! Как будто она что-то понимает в искусстве! Даже и не заметит, что картинка-то свежая! Еще, может, подкинет деньжат за особо удачную реставрацию!"

Саша даже засмеялась – так хорошо она все придумала! Она никогда не напивалась, а сейчас в одиночку выпила почти полбутылки водки. Кружилась голова, горели щеки, и стены кухни слегка плыли у нее перед глазами. Она пожевала кусочек сыру, выкурила сигарету, попыталась налить себе чаю… Потом бросила эту затею, с трудом приплелась в комнату и одетая упала на постель. Теперь ей хотелось только одного – как можно скорее уснуть. Она забыла обо всем: о злосчастной картине, о деньгах и о том, что хотела дождаться Федора.

Глава 2

Ее разбудил телефонный звонок. Саша с трудом разлепила глаза и выбралась из постели. По дороге на кухню она несколько раз натыкалась на стены, но так и не сообразила зажечь свет. За окнами было темно – то ли продолжался вечер, то ли еще не рассвело…

– Алло, – вяло сказала она. И оживилась, услышав голос мужа:

– Ну, куда ты пропал?!

Включив свет, она взглянула на большие настенные часы. Они показывали половину восьмого.

И конечно, это было утро, ведь вчера она уснула часов в десять. Сообразив все это, Саша заговорила совсем другим тоном. – А, ну прекрасно, – с издевкой произнесла она. – Ты звонишь, чтобы меня успокоить?

– Я звоню, потому что… – начал Федор, но сам себя оборвал:

– Да плевал я на все это! Можно подумать, что ты беспокоилась!

– Да, вот возьми и подумай! – Саша еще раз взглянула на часы. Такого у них еще не бывало.