Марина Крамер - Все оттенки желаний Страница 7

(Черт, я ненавижу это, меня не заводят вербальные выражения эмоций, красивая болтовня, я люблю действие, а не слова, потому что переговорить меня ему не удается – не та подготовка.)

– Иди сюда, – он тянет меня с пола на кровать, забрасывает мои руки себе на шею. – Духи новые?

– Старые.

– Нет – они не так пахли раньше.

– Ты просто редко на это обращаешь внимание.

Я знаю, что теперь уже ничего не будет – никакого секса, ничего. Он просто ляжет на кровать, уложит меня сверху так, как есть – в наручниках, – и будет смотреть мне в лицо. Я его ненавижу за это, хотя должна бы, наверное, любить. Поэтому я и не впускаю его в мою эмоциональную сферу – чтобы не поехала крыша у меня. Равновесие удерживаю, так сказать.

– Скажи мне, чего ты хочешь сейчас?

Да ничего уже не хочу, неужели этого не видно?! Вообще – ничего!

– Не молчи – я ведь вижу…

У меня болит голова от его вопросов, все раздражает.

– Сними наручники!

– Нет! – моментально реагирует он, поняв, что непростительно расслабился. Знает, что стоит только ему снять «браслеты», я встану и уйду. Для вящей убедительности второй парой он пристегивает меня к спинке кровати. Неудобно, черт, и плечо начинает болеть… Он больно целует меня в губы – вот, опять придется пользоваться красной помадой, иначе будет видно… В глазах Кости что-то такое светится, чего я никак не могу понять. Я его не боюсь – и никогда не боялась, что угодно – но только не это. Я знаю, что его это жутко злит, просто вымораживает. Ну, я уже все сделала, чтобы его из себя вывести! Бесполезно… Человек-кремень, елки зеленые… Ну не могу я открытым текстом сказать: ну, вот такая я дура!

– Мне так нравится смотреть на тебя, когда ты вот так лежишь… Так бы сидел и смотрел… – «Фуууу, да что ж такое-то?!»

Глаза у него такие темные становятся, когда он начинает бормотать вот это «пра лубофф»…

(Господи, какая же я циничная! Ну, как так можно, а?! А все просто: мне уже не нужны его слова, его чувства – это все я хотела иметь раньше, а получила – что? – правильно, свадьбу через месяц после разрыва со мной. Отлично!)

Он берет плеть и раскладывает ее на моем теле – рукоять на груди, как раз по центру, хвосты – вниз, веером. Эстет, елки…

Достает фотоаппарат… Тьфу ты – опять прибавление в архиве!!! Ненавижу фотографии, просто ненавижу!!!

– Ну, ты хоть притворись, что тебе в кайф…

Да как я могу притвориться, если я просто в гневе уже?! Нет, чувствую, скоро я изменю своим привычкам.

Он уходил от автобусной остановки быстрыми шагами, но не особенно опасался погони. Оставленная им в канаве за кирпичной беседкой девушка была так напугана, что вряд ли вообще сейчас соображала, что делать. И уж точно не думала о том, как его догнать.

Он отдавал себе отчет в том, что снова сорвался. Что долгие годы жесточайшего контроля пошли прахом. Но в этот раз у него не оказалось сил, чтобы совладать со рвущимся изнутри зверем. ЭТО всегда было сильнее его. Если бы он мог довольствоваться проститутками, готовыми на любые безумства за деньги… все было бы легче и проще. Но нет! Вид продажных жриц любви выводил его из себя, он не мог без брезгливости думать о том, сколько людей до него покупали это тело и что делали с ним. Грязь он не любил. Нет, проститутки решительно не годились!

Он оправдывал себя тем, что не убивает и не калечит своих жертв – как будто то, что он делал с ними, не уродовало душу и психику. Но раз он не мог получить это от той, что была нужна по-настоящему, то – какой выход?

Летом в прошлом году.

– В лес поедем сегодня.

Это говорится таким тоном, словно я обязана подпрыгнуть от счастья. Я ненавижу все эти природные ландшафты. Меня не заводит процесс под кустами, в лесу или где-то еще. Но выбора-то нет, разумеется.

– Тебе будет хорошо, не переживай!

Я уже давно ни за что не переживаю – смысл? Все равно он сделает так, как хочет.

Жарища под тридцать с лишним, все липнет к телу – июль просто кошмарный. Я в шортах и короткой майке, в босоножках на пробковой танкетке. Волосы отравляют всю жизнь, приходится их собрать и заколоть на макушке.

– Меня посадят, – замечает Костя, имея в виду, что в таком виде мне совсем мало лет на первый взгляд.

– За все остальное не сажают? – я намекаю на арсенал в багажнике его старой «Висты», и он смеется.

– Задери ноги на панель, – требует он, проехав пост ГИБДД.

– Зачем?

– Оглохла?! – орет он так, что я и правда глохну на секунду и вскидываю ноги на переднюю панель.

– Надо было юбку надевать, – ворчит он, пытаясь расстегнуть «молнию» шортов. – Что у тебя за стиль – как пацанка какая-то? Надела бы юбочку…

– Ага – и лучше без белья, да? Вот бы ты торчал…

Через час я лежу на капоте, от которого исходит такой жар, что я чувствую себя шашлыком или чем-то запеченным на листе. А Костя сидит в шезлонге с банкой безалкогольного пива и наблюдает. Интересно ему, как скоро я зажарюсь, что ли?

– Мне жжет спину…

– Замолчи! Ты мне мешаешь!

Я замолкаю, разумеется. Он подходит и выливает пиво прямо на меня – черт, оно едва не шипит на капоте, стекая струями под спину. Запах… фууу, я теперь как вяленая вобла…

Сейчас достанет свой мольберт и начнет наброски делать – вот как пить дать! И это значит, что еще пару часов я в таком виде пролежу на жаре. А мне нельзя, между прочим. Но он это помнит, поэтому прихватил огромную простыню, которую периодически смачивает водой из канистры и накидывает на меня. Я знаю, что больше всего ему нравится, как мокрая ткань облепляет тело – это его всегда заводило. Но мне вообще-то жарко, и дышать уже тяжело. В очередной «подход» он вдруг берет кисть и начинает рисовать прямо на мне – знает, что я терпеть не могу таких прикосновений. Я ору на весь лес, кажется, но он не обращает внимания. Через двадцать минут вместо груди и живота у меня – черная кошачья морда, я это вижу в протянутом зеркале. Ну почему я не могу его любить – такого талантливого и способного? Ведь он во всем такой – и врач он просто классный, да и вообще…

Потом мы… черт, даже словом таким называть как-то неудобно – это не секс даже, а что-то…

– Ну, скажи мне хоть раз… – стонет он, одной рукой держа меня за шею, а другой прижимая к себе снизу. – Неужели так тяжело? Просто возьми и скажи…

Чувство идиотского противоречия заставляет меня промычать что-то типа «я тебя, сука, ненавижу». Он идет ва-банк, благо руки мои надежно зафиксированы и ничего я ими не смогу сделать – ненавижу, когда меня целуют в лицо, едва прикасаясь губами к коже, никому не позволяю… Господи, да за что же мне это все?!

Кстати, о рисунках: он иной раз делает такие сумасшедшие коллажи из фоток… И вот я как-то сдуру выложила в ЖЖ такой… И что я вижу через месяц, гуляя по форумам? Правильно – фотку, на которой я действительно в объятиях Кости, в качестве аватарки у какой-то малолетки! Я почувствовала себя так, словно с меня кожу содрали, честное слово! Поэтому теперь мой ЖЖ в режиме «френд онли». Хотя это странно для человека, чьими фотографиями Интернет полон под завязку. Или дело в том, что с теми снимками я себя не ассоциирую? Мол, лица нет – так и говорить не о чем? А здесь были мы – такие, как в жизни, целующиеся под дождем на фоне серого города. И мне стало жаль этих искренних эмоций. Они принадлежали только нам двоим, мне и Косте, а кто-то взял и воспользовался. Да, я иногда до глупого сентиментальна.