Тадеуш Доленга-Мостович - Дневник пани Ганки Страница 7

Я пожала плечами.

— Не понимаю тебя, дорогая. Если он и расскажет нечто твоему мужу или Павелу, ты же можешь все отрицать прямо ему в глаза.

— К сожалению, не могу, — вздохнула Гальшка. — Я допустила страшную оплошность. У него мои письма. Эх, если бы эти письма как-то отобрать у него, тогда — я свободна. Он буквально шантажирует меня ними. Что делать… что делать?

— Искренне сочувствую тебе, — сказала я и подумала, что мы с ней оказались почти в одинаковом положении. Но мое, конечно, намного хуже. Ах, если бы я могла ей обо всем рассказать! Тогда бы она знала, что такое настоящая драма.

Пока я одевалась, Гальшка стала просить:

— Дорогая, ну посоветуй, что мне делать. Это же просто ужас — жить в беспрестанной тревоге между трех безумно влюбленных мужчин. Не знаю даже, и что они нашли во мне особенного. Я ведь такая же, как и все. Разве что немного красоты…

— Ну, ты очень хорошенькая, — сказала я, хотя и терпеть не могу, когда кто-то так настойчиво напрашивается на комплименты. Мне хотелось добавить, что, очевидно, тем трем мужчинам весьма по душе кривые ноги. А они у Гальшки таки кривоватые. Но она смертельно обидится, если ей об этом сказать.

— Ты моя подруга, поэтому и относишься ко мне снисходительно. А я в последнее время все-таки подурнела. Вот и кожа портится. Пани Адольфина пользуется устаревшими рецептами. Придется, наверное, обратиться к твоей косметичке. Она очень дорогая?

— Очень, но уже лучшей в Варшаве не стоит и искать… А ты не пыталась выкрасть эти письма?

— Это все бесполезно. Он держит их под замком.

— А помнишь, что в них написано? Может, там нет ничего такого, что компрометирует тебя?

— Ого! Хватило бы Каролю послужить поводом для развода. Впрочем, вряд ли он расстанется со мной, поскольку я уверена, что без меня жить он не в силах. И все же я не могу допустить, чтобы эти письма попали ему в руки.

Я удивленно взглянула на нее. Неужели она не знает того, что ни для кого давно не секрет? Ведь ее Кароль уже кто знает с каких пор путается с другими женщинами. Или она действительно ничего не знает, или так хитро притворяется?

— Кроме того, этот подлец живет на Познанской, через три дома от Павела. Можешь себе представить, как я переживаю, чтобы они не встретились…

— О, это же ужас, — согласилась я. — На твоем месте я бы, наверное, его убила… Ну, а ты не пробовала попросить кого-нибудь поговорить с ним? Ведь твой брат офицер, человек храбрый. Он мог бы пойти к тому шантажисту…

— О нет, нет. Я ни за что не решилась бы признаться Владеку. Разве ты его не знаешь? Он порвал бы со мной всякие отношения. Я уверена, что он никогда не изменял своей жене. Это такой моралист… Честное слово, я уже скорее доверилась бы Павелу.

Вдруг мне пришла в голову замечательная идея.

— Слушай, Гальшка! А что, если бы я с ним поговорила?

— С Павелом?

— Да нет, с этим… Не может же он быть мерзавцем без чести и совести. Я постараюсь его убедить.

— Нет-нет. Это ничему не поможет, — возразила Гальшка. — Это человек, лишенный каких-либо человеческих чувств. Однако, веришь, он так меня любит…

— И все же можно было бы рискнуть. В конце концов, не съест же он меня! Надеюсь, он не какой-то разбойник?

— Да нет. Как на первый взгляд, то даже хорошо воспитан.

— Вот я и думаю, что мне удастся уладить для тебя это дело. Ты же знаешь, я умею это делать. Помнишь, как убедила Люту не разводиться с мужем? Он тогда еще прислал мне большую корзину орхидей. Так что, нечего и раздумывать. Я пойду к нему, и увидишь, что все улажу наилучшим образом. В конце концов, могу даже прибегнуть к обману. Заверю его, что и ты его любишь, но не можешь дальше выносить этой муки и жить под постоянной угрозой. Понимаешь? Таким образом ты получишь свои письма и обретешь свободу.

Гальшка еще немного посомневалась, и наконец согласилась. Она назвала мне фамилию, телефон и адрес того человека. Оказалось, его зовут Роберт Тоннор. Гальшка полагала, что он, возможно, иностранец, но не была в том уверена. Умоляла меня, чтобы я, боже упаси, не обмолвилась, что она называла его шантажистом.

— Он тогда упрется и непременно отомстит мне. Это очень страшный человек. Бога ради, будь с ним осторожна!

Я успокоила ее на этот счет. Мне очень понравилась эта миссия. Кто знает, что может постигнуть меня в дальнейшем в моих личных делах, а они куда серьезнее. Так что определенный опыт в таких случаях мне не помешает.

К часу я должна была ехать в Гусен-Кэтли, где мне шьют два бальных платья. Однако примерку пришлось отложить, потому что пришел дядя. Вот так пренебрегаешь самыми важными делами. Теперь придется с ними некоторое время погодить — и все это по милости Яцека! Если разобраться, то это большое свинство с его стороны. Я просто понять не могу, как это мужчина в своем уме — и двоеженец. Не теряю надежды, что как-то удастся все уладить, но пусть он и не надеется, что я ему когда-нибудь это прощу. Так или иначе, свое он получит.

Дядя Альбин показал себя настоящим чародеем. Он уже имел длинный список женщин, которые жили в крупнейших отелях и чьи имена или фамилии начинались на букву «Б». Таких было более сорока. Некоторых из них дядя уже видел, воспользовавшись услужливостью портье и коридорных. Но ни одна не вызвала подозрения.

— А как вы додумались, дядюшка, что среди них нет женщины, которая нас интересует?

— Я принимал во внимание некоторые предположения. Прежде всего — возраст. Поскольку Яцек женился на тебе где-то года три назад, он уже наверняка не сомневался, что бывшая жена покинула его навсегда и не будет разыскивать. Чтобы прийти к такому выводу, ему нужно было время — от двух до трех лет. Итак, имеем минимум восемь лет. Выйти замуж она могла не раньше, чем в восемнадцать. Восемнадцать да добавить восемь — будет двадцать шесть, это минимальная граница ее возраста. Однако нам надо определить и максимальную. Здесь дело сложнее. Восемь лет назад Яцеку было двадцать четыре. Таким молодым часто нравятся женщины, намного старше чем они сами. Скажем, сорокалетние. Но здесь должны учесть одно обстоятельство. Та женщина ушла от Яцека. А ты сама со временем убедишься, что немолодая женщина вообще не очень склонна бросать мужа, а тем более младше себя…

— Дядюшка, вы — гений, — убежденно сказала я.

— К этой мысли ты пришла не первая, — кивнул головой дядя. — Ты вторая. Первый был я сам. Итак, слушай. Все это говорит о том, что тогда эта особа считалась еще молодой и пользовалась успехом у мужчин. Тогда ей было лет двадцать восемь, не больше. Двадцать восемь и добавить еще восемь — будет тридцать шесть. Значит, этой «пани Б.», которую мы разыскиваем, может быть от двадцати шести до тридцати шести лет. Теперь относительно ее внешности. Насколько я знаю, Яцеку нравятся женщины определенного типа. Высокого роста, темноглазые блондинки. Следовательно, и здесь есть некоторые приметы. Кроме того, я готов поклясться, что «пани Б.» хороша, даже очень. Можно еще предположить, что она обладает тактом и приличными манерами.