Екатерина Черкасова - Сладкая ночка Страница 7

В электричке было душно, вагон был переполнен дачниками, направлявшимися на свои убогие, но нежно любимые «фазенды» с чадами, домочадцами, собаками и набитыми каким-то барахлом рюкзаками. Я пыталась почитать купленную на вокзале газету, но меня без конца толкали, а над ухом орали продавцы всякой бесполезной всячины. Я удивлялась, как эти люди умудряются протискиваться сквозь битком набитые пассажирами вагоны. К счастью, ехать мне было недалеко, и минут через двадцать пять я вывалилась из вагона, прижимая к себе сумку.

Наша дачка была старенькая, деревянная, двухэтажная. Мы купили ее у отбывшего на Землю обетованную директора магазина. В наследство нам он оставил протекавшую крышу, долги за газ и родственничка Мишу Генделя, занимавшего другую половину дома с женой, детьми и глупым спаниелем. Когда я подошла к дому, он как раз сидел под яблоней в растянутых белых трусах, над которыми нависал живот, играл на синтезаторе «Шолом алейхем» и пил пиво. Он дружелюбно меня приветствовал, не прекращая игры. Затем заявил, что если я куплю мясо и водку, то он готов организовать шашлыки, тем более что к детям сегодня приедут гости. Я вежливо отказалась.

Нам принадлежали две комнаты и кухня на первом этаже и комнатка под крышей на втором. Она считалась моей. Там жутко скрипели полы и подтекал потолок, но иногда я там ночевала, чтобы не обидеть маму, которая за что-то любила эту нелепую развалюху на четырех сотках.

Маме, Нине Васильевне, было пятьдесят пять, но она сохранила подтянутую фигуру и пружинящую походку молодой женщины. Наверное, дело было в характере, молодом, задорном, со стремлением ко всему новому и интересному. Глаза мамы всегда ярко блестели, она охотно и часто улыбалась и обожала кружить мужчинам голову. Глядя на ее вечную готовность к флирту и обольстительные улыбки, мужчины подозревали в ней легкую жертву, но натыкались на сильный и даже жесткий характер и такую последовательность в поступках, что окончательно теряли голову от желания завоевать ее и, сами того не замечая, попадали в рабство. Возможно, если бы у мамы был более покладистый характер, я бы провела детство в Египте и была бы примерной мусульманской девушкой, вышла бы замуж за хорошего парня из семьи друзей и нарожала бы кучу ребятишек на радость папе Хуссейну. Впрочем, папа был единственным мужчиной, вырвавшимся из маминых бархатных лапок, но в тот период она была еще слишком молода. Однако я подозреваю, что папа до сих пор любит ее.

Интерес со стороны сверстников мама решительно отвергала, довольно грубо именуя их «старыми пердунами». По ее, врача-терапевта, компетентному мнению, они все буквально нафаршированы болячками, к которым относились с явным трепетом и нежностью, и дурными привычками. К тому же были отягощены заботами о детях и внуках от разных браков и были совсем не парой ей, красивой и молодой. И я могу поклясться, что это так и было. А парой был бизнесмен от медицины Серега, возрастом чуть постарше меня. Собственно, у Сереги была дачка покруче нашей, но мама по никому неведомым причинам предпочитала нашу халупку, в которой Серега покорно занимался ремонтными работами. Мама считала, что физический труд на свежем воздухе укрепляет здоровье. Слава богу, родительница не была фанатом садоводства и огородничества. Однажды, правда, по весне она что-то посадила, а потом, когда зелень проклюнулась, решила прополоть сорняки, чтобы не мешали расти благородным культурам. Впоследствии выяснилось, что как раз нарождавшиеся овощи она и прополола. С тех пор с сельскохозяйственными экспериментами было покончено.

Я поднялась на веранду. Судя по запаху, мама готовила что-то вкусное и исключительно полезное. Моя мама всегда ела только полезное. Она стояла у плиты — красивая, румяная и молодая, и вовсе не старше Сереги, который крутился тут же, намереваясь попробовать блюдо первым. Вид у парня был голодный, наверное, от очередной диеты. Мама обожала держать всех своих поклонников на диете и апробировать на них новые модные лекарства. Авторитетом у мужчин она пользовалась непререкаемым, поэтому они послушно выполняли ее предписания, утешая себя тем, что это просто необходимо для сосудов, сердца или печени.

Мама, увидев меня, кинулась мне на шею, стараясь все же не испачкать мокрыми руками. Всякий раз после расставания наша встреча происходила очень бурно, словно кто-то из нас минимум десять лет просидел в тюрьме.

— Лилечка, солнышко! — восклицала мама, разворачивая меня к свету. — Замечательно выглядишь! Немного даже загорела. Ты всегда приезжаешь из Египта в отличной форме.

Это замечание было немного комичным, учитывая натуральный цвет моей кожи. А если еще вспомнить, что мне пришлось пережить за последние двое суток… Но я не хотела портить маме настроение. Мы по-родственному обнялись с Серегой, и я подарила ему бумажник. Кажется, он остался доволен. Мама получила шелковый платок, что это от папы, я шепнула ей на ушко. Серега был изрядно ревнив, как, впрочем, и все ее поклонники. Видимо, она умела держать их в состоянии неуверенности и нестабильности, внушала страх потерять ее.

Мы уселись за стол и с аппетитом принялись за замечательную телятину с баклажанами, обильно приправленными зеленью. Даже не представляю, как ей удается приготовить такую вкуснотищу почти без масла.

— Кстати, а где же моя машинка? — вспомнила я.

— Так во дворе в «треугольнике», — сказал Серега. — Там железные ворота запираются.

«Треугольником» у нас называлось частное владение автослесаря Миши, где круглосуточно кучковались желающие починить автомобиль, позвонить по телефону или просто выпить водки. Назвать его владение домом и двором язык не поворачивался, так как все здесь более всего напоминало автомастерскую, уставленную автомобилями различной степени целости — от моей новенькой японочки до полуразобранного трупа «Победы» без двигателя. Говорили, что ее хозяин готов был даже приплатить за ее вывоз. Летом этот монстр служил спальным местом для подвыпивших гостей. А полностью местность именовали Бермудским треугольником. Только в местном Бермудском треугольнике исчезали не суда и самолеты, а нетрезвые деятели.

По-видимому, Серега откатил машину в «треугольник» как раз для того, чтобы под благовидным предлогом тайком от мамы время от времени приобщаться к великому алкогольному братству. Я поняла, что близка к истине, когда Серега увязался за мной «навестить» мою «Тойоту».

Металлические ворота были широко распахнуты. Я сразу увидела мою японочку цвета половозрелого скарабейчика — перламутрово-зеленого с синим отливом. Во дворе кучковались мужики в разной степени алкогольного опьянения. Под чудом выжившей в промасленной почве грушей был накрыт стол: бутылка водки, бутылка «Буратино», черный хлеб и живописный пучок растения, именуемого чилийским луком и похищенного с огорода Мишиной мамы. Сам хозяин давал желающим пояснения по поводу моей машины. До меня долетало: «Не смотри, что малявка, двигатель крошечный, а резвая, что твой бумер! Во дают косорылые!» Человек по кличке Цветмет рыскал по двору в поисках пригодного к сдаче металла. Нетрезвый сосед, сбежавший на десять минут от жены якобы за дрелью, призывал народ немедленно выпить. Он красноречиво постукивал по ручным часам, всем видом давая понять, что время не ждет.