Новогодний Подарок (СИ) - Нинель Лав Страница 70

— Вот так то лучше, — покивала головой хозяйка и, похлопотав у печки, поставила перед «гостьей» стакан молока и тарелку с несколькими отваренными «картохами» и краюхой хлеба. — Ешь, джевчинка, ешь за двоих, да почивать ложись — завтра с табой обо усем поговорим.

— Скажите, а почему я к вам попала? — поочередно кусая соленый огурец и картошку и запивая их изрядным глотком молока, понуро спросила Инна, делая вид, что смирилась со своим положением.

— А на што табе знати? — нахмурилась хозяйка избушки — вопросов она не любила, но одинокое житье на болоте имело и свои неудобства: поговорить было не с кем, а поговорить старуха любила — разве она не женщина?!

— Хочу знать, кому обязана болотному заточению.

Хозяйка избушки искоса посмотрела на гостью и, не прочитав никаких потаенных мыслей в ее голове, успокоилась.

— Никоего секрэту не: бабонька мяне една долгонько дожидалася: с мужиком у нее… несогласие — вот я ей и пожалилась: мол, стара стала, мяне бы помощницу якую-нибудь в избушку. Бабонька табе сюды и прислала.

— А что за бабонька? Может, я ее знаю.

— Бабонька, ёна и есть бабонька, — пожала сухонькими плечиками старуха. — Не наша ёна, городска, вроде тож москальска.

— Прямо так и московская! — не поверила Инна. — Хотите сказать, что к вам из самой Москвы приезжают? Это, извините, вряд ли! Хотя… — злить старуху в планы Инны не входило. — Скажите, а зачем она к вам приезжала?

— Да все за тем же — за шем все к мяне ходют: за травками.

— За травками? Значит, вы травами людей лечите?

— Лекарю? — квакнула старуха и улыбнулась беззубым ртом — временами колдовские чары пропадали, и она представала перед гостьей в своем истинном облике, но Инна уже не пугалась мгновенного преображения. — Ну, може, кого и лекарю — чаровница я. Буде со мной, молодуха, — всю оставшуюся жизню мяне благодаривати будешь: я табе весь свой опыт и все свои знания передам. Кому-то все равно это надо передать — так шему не табе. Бабонька ты не глупа, не жадна — вот и буде за мисто мяне… людин травками лекарить, а иначе мне спокойно не померти.

— Зачем же вам помирать? Живите еще сто лет! — искренне пожелала Инна и подивилась, что хозяйка называет себя не травницей, а чаровницей — по-русски чаровница — значит, красавица, а старуху красавицей уж точно не назовешь, ну, может раньше была…

— Дзенькуе за добро слово. Тильки тяжко, джевчина, жити стилько рокив на белому свету, да и надоело вже: все едно и тож, едно и тож…

— За предложение, конечно, спасибо, но травы мне как-то не очень… А вот цветы я люблю: в них заключена совершенная красота и чарующие ароматы природы. У меня дома всегда живые цветы в вазе стоят и на подоконнике цветы.

Воспоминания о доме согревали сердце Инны, и она улыбнулась.

— Ты ими лекаришься? — подозрительно поинтересовалась старуха.

— Да нет, не лечусь, просто для красоты, — объяснила гостья.

— Значит, без пользы. Это плохо: из кажного цветка, из кажной травиночки, из кажного корешка надо извлекать пользу…

— Ах, оставьте! — отмахнулась Инна от скучных нравоучений. — Травки, корешки! Скучища!

Старуха села за стол напротив гостьи, подперла щеки кулаками и долго смотрела, как та доедала ее простые угощения.

— Може, ёно и к лучшему, што табе моя наука без надобности, — вслух подытожила она свои размышления, — а то рвалась бы к свому моншу и маялась бы без его. А так… Так, так ёно лучшее буде — супротив Судьбы не пойдешь!

— Я в Судьбу не верю! — Инна доела последний кусочек хлеба, допила последний глоток молока, закусила щепотью квашенной капусты и почувствовала, как прежние силы возвращаются к ней.

— Ну и дура! Мужика то табе Судьба подарила — каждому по его делам и воздастся…Тока где мяне теперича согласованку шукать?

— Не знаю, — пожала плечами Инна и поднялась из-за стола — она была сыта и ей хотелось поскорее заснуть.

«Згадзайя се» появились в голове у Инны слова, которые она не поняла — раньше она старуху понимала, а сейчас не поняла о чем сама подумала, да и подумала ли, да и сама ли — слова просто возникли у нее в голове.

«— Ту, джецко-джифчинка?»

«— Так».

«— Согласованка?»

«— Так».

«— Бардзо добже…»

Дальше «разговор» пошел так быстро, что Инна даже не успевала «додумать» одну фразу, как в голове возникала уже другая, и ответы старухи-хозяйки сливались в одно протяжное «дже», «бже», «дзо». Она хотела остановить непонятный поток «мыслей», открыла рот, посмотрела на старуху и замерла: старуха, растеряв всю свою колдовскую привлекательность и представ перед ней в своем истинном виде, с удивленным восхищением и с каким-то мистическим суеверным страхом смотрела на Инну (просто смотрела не, разговаривая, ибо рот у старухи был закрыт, а разговор в голове Инны все продолжался и продолжался), но смотрела не в лицо своей «пленнице болот», а куда-то ниже в область живота. Инна хотела подумать, чем же она могла так испачкаться за столом, что старуха с таким восхищением и страхом смотрит на пятно, но в голове возникла фраза, относящаяся именно к ней: «Цыть, матка! Молчь!», и она почему-то тут же подчинилась этому приказу, закрыла рот и покорно села на скамью.

Мыслей в голове совсем не было, только непонятные фразы на польском языке, на которые Инна перестала обращать внимание — все равно она ничего не понимает. Она просидела так еще какое-то время, бездумно глядя в старинное зеркало в серебряной раме, стоящее на комоде. Инна так внимательно и напряженно смотрела в это зеркало, что ей стало мерещиться в глубине зазеркалья лицо Дорохова — такое родное и любимое, что у нее даже сердце заныло от тоски. Он улыбался ей сквозь мутное стекло, звал к себе, маня руками, и потихонечку приближался к ней…

— Вот привязался! — заворчала старуха, стаскивая с себя передник и накрывая им потемневшую поверхность старинного зеркала. — Нешего туда табе глазеть! Еще привидится ему моя избушка, за табой в такую даль потащится… Не! Теперича я табе никуда не пущу! Пока… тем боле, што ты пока нишего не знаешь…

— Вы это о чем? — прогоняя наваждение, Инна с сожалением оторвала взгляд от зеркала.

— Не о табе речь, — хмыкнула старуха, улыбаясь своим мыслям. — Ладно, слухай… Родишь ты цурку — умну, да красиву. И буде у нее все: и кохание, и злато, но душа ее буде шукать свое предназначение. Других джецко-близнят воспитывай, як знаешь, и опекай, як роджицэ, а ее не мочь! Ее слухайся