Алла Полянская - Право безумной ночи Страница 74

Сотовый звонит долго и неприятно, но я не беру трубу — это Семеныч зачем-то наяривает, и я подозреваю, зачем. У Лариски язык как помело. Вот не терплю я этих добрых самаритян, которые отчего-то лучше меня знают, как мне жить на свете.

— Я знал, что ты сюда побежишь.

Семеныч возник передо мной, как статуя Командора.

— Идем-ка потолкуем.

— Не о чем.

— Оль, ты что это удумала?

— Семеныч! Вот ей-богу, я тебя уважаю как человека и пароход, я обязана тебе за Матвея по гроб жизни. Но если ты сейчас станешь читать мне мораль или указывать, что следует сделать, я тебя пошлю, не посмотрю ни на что и пошлю! Не доводи меня до этого, мне бы очень не хотелось так поступать.

— Я не буду тебе указывать. Я прошу пять минут твоего времени, а дальше поступай как знаешь. Мое отношение к тебе не изменится, я всегда считал, что решение насчет рожать или не рожать должна принимать женщина.

— Тогда и толковать не о чем.

— Есть о чем. Просто послушай меня. Пять минут, засекай время.

— ОК, время пошло. Говори.

Он вздыхает и смотрит на меня, как на запущенный случай язвы желудка.

— Я просто констатирую факт. Тебе сорок лет, ты молодая, здоровая, образованная, обеспеченная тетка. Почему тебе не оставить этих детей?

— Потому что они мне не нужны.

— А Матвей и Денис нужны?

— Конечно. Это же мои дети. Я родила их от мужчины, которого любила и люблю по сей день, они — его живое продолжение и самое главное, что есть в моей жизни. И жизнь эта уже устаканилась, я живу ее так, как считаю нужным. И в ней нет места еще двоим детям, а у меня нет ни сил, ни желания снова начинать возню с младенцами. Мне придется работу оставить, ты это понимаешь? И у этих детей не будет отца.

— Глупости. Это же Валеркины дети, так неужели ты думаешь, что он…

— Семеныч, мне его благородные порывы на хрен не нужны, ясно? Как и эти дети. Так что забудь о своей высокой миссии спасать заблудшие души, я взрослая тетка, я знаю, что делаю.

— Стало быть то, что Валерка тебя любит, для тебя не аргумент?

— Для меня вообще ничто сейчас не аргумент, девять недель уже, шутка ли?

— Да, сердца уже бьются. Лариса тоже беременная у меня, кстати.

— Лариска?! А мне не сказала…

— Не успела. Ладно, Оль, это твое решение. Просто подумай вот о чем: там, внутри, твои дети. У них уже сердца бьются. Они такие же, как Матвей и Денис.

— Все, Семеныч, время истекло. Ты попробовал, твоя совесть чиста.

Я поднимаюсь и иду по коридору, а он остается. Уж эти мне хорошие люди с их однозначной положительной моралью! Они думают, что знают все лучше меня, но только я сама могу решать, что мне делать со своей жизнью.

— Сорок лет… Что ж вы, женщина, так неосторожно, и такой срок большой, да еще многоплодная…

Хмурая врачиха заполняет карточку, выписывает направления на анализы.

— У меня старшим уже двадцать один год. Думала, уже все.

— Есть женщины, рожающие близнецов. Вот направление. Сдайте анализы и не затягивайте с этим, срок уже большой.

Я выхожу из кабинета и еду на работу. Конечно, я все правильно решила. Зачем мне все это? И что скажет Марконов? Впрочем, а что ему говорить? Он развлекается с веселыми, молодыми, беспроблемными тетками. Конечно, я ему ничего не скажу. Он не поймет. Он ничего не поймет из моей нынешней жизни, ему это не надо, в его мире этому всему нет места.

Скоро приедут домой мои дети, им осталось доучиться совсем немного, и я их пристрою к Мише — попрошу, он возьмет. Или Марконова попрошу, парни у меня умные, способные, обузой не будут. А там женятся, внуки пойдут…

Я наливаю себе томатного сока и думаю о том, что в жизни случаются и похуже неприятности, чем нежелательная беременность. По крайней мере, меня никто не собирается убить.

Сотовый звонит, номер незнакомый.

— Привет, рыбка моя.

— Привет, Пупсик.

— Узнала, приятно. Как жизнь, что с голосом? Что не так?

— А ты чего звонишь-то, что-то случилось?

— Да я просто так звоню, по-дружески. Что произошло?

Пожалуй, Пупсик — последний человек, которому я хотела бы рассказать, что произошло. Но он начисто лишен всех обывательских предрассудков и поймет меня правильно, потому что сидеть и молча себя накручивать я больше не могу.

— Ну, что я тебе скажу… — он умолкает на полуслове.

— Ну, скажи уж хоть что-нибудь.

— Тебе не понравится. Но это мое мнение, ты не обязана к нему прислушиваться, я просто скажу, что думаю, а ты не обижайся, ладно?

— Ладно, говори.

— Я думаю, что ты должна оставить этих детей, дать им шанс.

— Но…

— Нет, ты послушай меня. У тебя получается рожать хороших людей, а значит, нужно дать шанс и этим. Нищей ты не будешь, у тебя ремесло в руках есть. Ты любишь его?

— Кого?

— Мужика этого, который отец?

— Он хороший и очень мне нравится… Но я не могу сказать, что люблю его. Я любила своего мужа, но…

— Но его нет, а есть этот парень. Ну, даже если ты ему не скажешь, даже если не будешь с ним. Я считаю, что этим детям надо дать шанс.

— Ты не…

— Я все понимаю. И сомнения твои понимаю отлично. Сложно быть женщиной, а уж такой, как ты, — и подавно. Но ты справишься. Оставь их.

— Я не…

— Я предупреждал, что тебе не понравится. Ладно, Оль, я тебя грузить не буду. Ты сама должна все решить, и, что бы ты ни решила, — это должно быть твое собственное решение, а не навязанное извне. Пока, рыбка моя, позвоню через пару недель.

Я сижу и думаю о том, что где-то там, у меня внутри, замерли в ужасе два комка клеток. Вот черт подери! Поеду домой, что ли…

— Пей чай-то, Оля.

Матрона Ивановна гладит меня по голове и подвигает ко мне блюдо с пирогом. Пирог с капустой, соленый, и я с удовольствием отрезаю кусок.

— Значит, решила оставить?

— Да, решила. Как представила — сидят они там, прижавшись друг к другу, как птенцы перед грозой, и ждут, когда их… В общем, не буду я этого делать, пусть будут. Вырастила двоих — выращу еще двоих, труднее было, сейчас-то хоть на ногах прочно стою.

— Ну, вот и верно ты решила. Ешь пирог-то, ешь. Все будет хорошо, Оленька, вот посмотришь.

— Да как-то будет, что ж.

— Когда ребятки твои возвращаются?

— Послезавтра. Соскучилась — сил нет. Правда, новости у меня для них очень странные.

— Глупая ты девка! Они рады будут.

— Может, будут, а может, и нет. Да и стыдно, Матрона Ивановна, в моем возрасте…

— С мужиком спать, значит, не стыдно, а дети — стыдно? Глупостей не говори, уж у тебя-то не должно быть подобных мыслей.

Мы сидим на веранде, лето догорает в клумбах с астрами и цинниями. Они родятся в марте, я думаю. Ничего, как-то будет. Найму няню, и не одну, так что все это решаемо.