Вероника Вереск - Закон маятника Страница 8

– Ну какие нынче расследования? Ты что, забыла? Я безработная со вчерашнего дня. И после всего, что главред наговорил мне, не вернусь, даже если он публично съест мое заявление об уходе. Да у меня и без этого куча проблем: Глеба надо срочно в Англию отправлять, на него какие-то гопники у подъезда напали; Вадим снова намекает, что без него я пропаду. В конце концов, не до того мне сейчас! У меня единственное желание – уползти в нору зализывать душевные раны.

– Но ты же сама столько раз говорила, что судьба просто так людей не сводит, – не сдавалась Аллочка. – Смотри, как все удачно получилось: ты у меня и вдруг является Николай…

– Это не знак судьбы, это совпадение. Пошли лучше назад, а то двое мужчин наедине с баллоном пива…

Судя по опустошенной емкости, мужские посиделки с разговором «за жизнь» проходили весьма успешно. Осторожно прикрыв дверь, мы не сговариваясь решили немного задержаться в коридоре, чтобы не прерывать беседу.

– Три года общего режима, – продолжал Николай рассказ. – Я когда услышал, поверить не мог, осознать, что эти слова имеют отношение ко мне. Больше всего на свете хотел умереть именно в то мгновение, прямо в зале суда.

– Не вяжется, – послышался голос Виктора. – Говоришь три с половиной, а как же двенадцать?

– Это уже другая история. Боюсь, когда ты услышишь ее, не захочешь больше иметь со мной дела. Я убил человека и совершенно не жалею об этом. Знаешь, такое впечатление, что кому-то, кто меня закрыл, в смысле, упрятал за решетку, показалось мало. Меня посадили в камеру к настоящим зверям, извергам рода человеческого. По правилам такое не положено; надзиратель сказал, что это только до утра. Тебе приходилось когда-нибудь слышать слово «опустить?» Так вот, это не… Так сказать, процедура, это перевод в самый низ тюремной иерархии, выбраться откуда уже невозможно. Ты становишься для всех хуже грязи, любой может безнаказанно тебя оскорбить. В моем случае один из авторитетов – жирный, наглый, у него и кликуха была Боров – решил сотворить это с перепуганным интеллигентишкой. Я понял, что отступать нельзя, даже если это будет стоить мне жизни. А тут, вероятно под влиянием стресса, вспомнились девяностые, наш подвальный спортзал, кореец Ваня, который показывал некоторые приемы из арсенала спецвойск. В меня как будто вселился кто-то другой – уверенный, хладнокровный, жестокий. Очнулся я от восторженных криков сокамерников. Оказывается, я сломал Борову шею – одним движением. Это принесло мне вес в тамошнем обществе и восемь лет строгого режима. Все стало почти хорошо, за исключением одного – Полина ни разу не написала и не пришла на свидание. Хотя, с другой стороны, она права: зачем ей пачкать себя связью с преступником? Я рад, что судебное разбирательство не коснулось ни ее, ни Алексея. От нашего ребенка, говорят, она избавилась, – продолжил Николай с невеселым смешком. – Похоже, решила, что наклонности к криминалу передаются по наследству…

– А эти двое вообще в курсе, что ты вышел?

– Я ей не сообщал; не думаю, чтобы это известие ее обрадовало. Как я уже говорил, мне осталось не более полугода. Фирмы я лишился, из квартиры выписан еще во времена своей прискорбной эпопеи. Говорят, где-то в центре есть приют для подобных мне изгоев, отбросов общества. Единственно, что вызывает сожаление: я не имею средств съездить на могилы родителей. Все остальное – исключительно моя вина. Я всегда был чудовищным растяпой. Оставлять ключи в замочной скважине сейфа – это и правда преступление…

– Нет, ну вы поглядите на него! – не выдержала Алла, врываясь на кухню. – Сам себе обвинение состряпал лучше любого прокурора! А я, стало быть, зря старалась, вытаскивала. В приюте он, видите ли, доживать собрался!

– Спасибо, Алла, – неожиданно жалобно улыбнулся Николай. – А еще я сожалею, что ты ни разу не была в моем офисе. Тебе бы там очень понравилось. Окно моего кабинета выходило на старую водонапорную башню. Иногда мне казалось, что с каждым моим успехом и она делается все выше, выше… Глупо, конечно.

Внезапно я почувствовала, как целая вереница холодных мурашек пробежала вдоль позвоночника. А вдруг и в самом деле знак судьбы?

– На какой улице находился твой офис? – поинтересовалась я нарочито безразличным тоном.

– Улица Красного Курсанта, не самый респектабельный район, хотя и практически в центре. Это был даже не бизнес-центр, а лабораторный корпус какого-то из бывших советских НИИ. Там еще оставался дух чего-то стабильного, настоящего. Наши комнаты были на втором этаже возле черной лестницы, и мы проходили к себе, не сталкиваясь с вахтером – отвратительным визгливым старикашкой. Какое это было счастливое время…

– Улица Красного Курсанта? НИИ сыпучих материалов? А может, у тебя и ключ сохранился?

– Сохранился, – ответил Николай, вытаскивая из кармана связку ключей. – Представь себе, вернули вместе с остальными вещами. Вот ключ от лестницы, а эти от комнат, хотя, скорее всего, там замки стоят уже другие. Да и что мне теперь там делать…

Все-таки подарки судьбы для меня на сегодня не исчерпаны! Отказываться от такой удачи было бы просто непростительной глупостью.

Глава четвертая

Некоторые могут сказать, что я бессовестно пользуюсь чужими чувствами, еще и в служебных целях. К тому же эксплуатирую человека, давно и безответно влюбленного в меня. Но, с другой стороны, разве я виновата, что все они на меня так реагируют? Я никого не завлекаю и даже не кокетничаю – я просто так живу, дышу полной грудью, смеюсь, когда мне весело, и не собираюсь в угоду чьим-нибудь куцым представлениям о жизни превращаться в скукоженную каракатицу…

К тому же цель у меня самая благородная: продолжить расследование. Ну а если вдруг заодно что-то выяснится и насчет Николая… Как любит повторять моя хорошая приятельница, зарабатывающая на жизнь астрологией: пространство любит пошутить. Хотела просочиться в лабораторный корпус и узнать, из-за чего, собственно, вокруг него такой сыр-бор – вот тебе ключик. Правда, в роли блюдца с синей каемочкой выступил давний однокурсник, свалившийся как снег на голову. А если я, завладев вожделенным ключом, не попытаюсь хоть что-то сделать для Аллочкиного подзащитного, лучшая подружка этого, мягко говоря, не поймет…

А вот и он, пунктуален до приторности! Стеклянная дверь кафетерия открылась, впуская Геночку. Мой верный рыцарь и ридикюленосец с многолетним стажем все тот же: кругленький, румяный и с тем же преданным выражением глаз. Это у него неизменно, хотя Геночка он давно уже только для меня и близких друзей, а для большинства тех, кто его знает, он Геннадий Петрович Прохоров, советник юстиции, занимающий солидную должность в прокуратуре.